Все изменяет тебе
Шрифт:
— Никаких резкостей, мистер Боуэн. Помните, что говорил мой отец сегодня вечером: дайте народу полную волю во всем, что не имеет существенного значения. Здесь нет настоящих смутьянов. Несколько влюбленных дурачков — вот и все. Пусть пляшут хоть до рассвета, раз это доставляет им удовольствие. Это хорошая отдушина для тех сил, которые они, быть может, накапливают для гораздо менее желательных целей.
— Вы правы, мисс Элен. Такой уж у меня вспыльчивый характер! Не терплю, когда на моих глазах со стариками обращаются без любви и уважения. Меня огорчает, что на сегодняшнем празднике
— Замечательный маневр, мистер Боуэн! Забирайте их!
Мистер Боуэн подошел к старому Гидеону Метьюсу, который радостно заволновался, услышав о новом предложении. Он в свою очередь передал пожелание мистера Боуэна ближайшим соседям и вскоре со значительной группой людей старшего поколения уже шагал прочь от эстрады. Здесь была и миссис Брайер. Она подошла ко мне. Лицо ее было ярко освещено одним из факелов.
— Где Дэви? — спросил я. — Ведь у себя на холме он всегда распевает. Я думал, что он мигом примчится на такой замечательный праздник.
— Да нет, он в толпе неспокоен. А пение он любит. Приятно слушать, как он поет тихие песни, если только что- нибудь не отвлекает его, с Уилфи Баньоном и другими парнями. Но здесь, на людях, он некоторое время чувствовал бы себя хорошо и пел как орган, а потом спохва тился бы, что кругом народ, и ему померещилось бы, что люди сидят у него на лбу, а это может довести его до бешенства.
— А ведь неглупо, миссис Брайер. Подумать только: люди сидят на лбу… От этого поневоле побежишь прочь. Люди — это напасть.
— После того как мы в последний раз собрались все вместе на чистом воздухе помолиться и попеть, Дэви долго болел. Один из соседей упорно повторял ему, будто он поет слишком громко и фальшиво. Пять раз сказал он это Дэви. Тогда Дэви ударил соседа. Он слег на много дней.
— Сосед слег?
— Нет, Дэви. Что было с соседом — не знаю: Дэви досталось больше всех. Он так расхворался, что даже корзинками своими перестал заниматься. Просто сидел в углу и ни слова не говорил.
Вдруг миссис Брайер почти вплотную приблизила свое лицо к моему, и я увидел, как блестят ее глаза.
— А что, арфист, с Джоном Саймоном все в порядке?
— Почему вы спрашиваете?
— Я видела, как вы побежали за ним и Уилфи Бань- оном. И подумала, уж не стряслась ли какая беда?
— Никакой беды. Да ведь здесь мир и благодать. Насколько мне известно, с Джоном Саймоном все благополучно.
— О! — только и произнесла она, но глаза ее говорили, что она полна сомнений и подозрений. — Спокойной ночи, арфист!
Она пошла за теми, кто отправился на площадку, расположенную позади часовни. Мне казалось, что я слышу, как дыхание мистера Боуэна вливается в слабое пламя первого псалма. Молодежь, ни с кем не считаясь, горланила и громко требовала, чтобы Феликс играл быстрее. Вдруг меня увидел Натаниэл Перри. Он танцевал с ка- кой — то толстой девицей, повисшей на нем так, будто сейчас пришел ее черед дать полную волю своим чувствам. Жар и благоухание партнерши, по — видимому,
— Катись — ка ты ко всем чертям, Натаниэл! — крикнул я ему. — Я уже спел последнюю песню. — И тут же, ткнув пальцем в сторону его спутницы, я добавил: — Зато смотри, парень, дама твоя что хорошо настроенный инструмент: она только и ждет, чтобы толковый музыкант приложил к ней руку. Одной — единственной ноты с нее хватит, сложных мотивов не потребуется. В ней так много мелодий, сколько мне и во сне никогда не снилось. Тому, кто захочет играть на ней, не очень — то придется задумываться над тонкостями отделки.
Натаниэл осклабился и вскоре увлек свою девицу в тень. Я услышал, как кто — то мягко рассмеялся позади меня. Это оказалась Элен Пенбори.
— Сейчас есть над чем посмеяться, — сказал я, — Но что же, в частности, вызвало у вас смех?
— Вы! — ответила Элен и поплотнее натянула на плечи темно — синюю шаль. — Такой тонкий критик всего смешного и нелепого сам по сути дела смешнее всех!..
— Я совсем из другого теста, чем все эти мунлийские комедианты. Имейте это в виду.
— И все же я за вас. После общества видных мун- лийских дам — патронесс я нахожу ваш тон освежающе- непристойным.
— 1 олько моргните мне. Стоит вам захотеть — и я стану непристойным до отказа…
Но тут как раз началась суета, связанная с окончанием официальной части вечера. Мистер Джеймисон с друзьями помогали Феликсу спуститься с эстрады. Элен Пенбори подошла к Феликсу, подала ему руку и так поблагодарила его, что он почувствовал себя окрыленным, счастливым. Я был рад, что она так поступила. Те же слуги, которые доставили сюда стулья и корзину из барского особняка, теперь понесли их назад. Элен начала прощаться с дамами.
— Но, Элен, — сказала одна из дам, — вы, знаете ли, очень смелы. Пойти одной по этой лесной дорожке, да еще в такой поздний вечерний час — нет, это ужасно! Когда кругом так неспокойно…
— Со мной пойдет Джабец.
— Вот когда вам пригодился бы капитан. Где же он сегодня вечером?
— В Тодбори. Там у него, по — видимому, какие — то дела в казарме.
Элен подняла руку и жестом подозвала Джабеца; дворецкий подошел к ней с какой — то странной миной. Я даже не сразу понял, в чем тут дело. Мне послышалось, будто он пробормотал что — то вроде «ну и дела».
— С Джабецем я в полной безопасности, — продолжала Элен. — Он совершенно бесстрашен, да и к тому же слишком долго проходил школу дворецкого, чтобы неприлично повести себя с дамой в потемках. —
Дамы ответили переливами возбужденного хохотка. Своим ходом мысли Элен будто пальцем пощекотала их нервы. Границы их эмоций были узки; несмотря на экстаз, владевший ими во время несколько затянувшейся речи мистера Боуэна, они отлично слышали шорохи в кустах. Впрочем, этой ночью чувства жен высших заводских служащих были взвинчены настороженным ожиданием опасности и затаенной напряженностью всей атмосферы в Мунли.