Все как у людей (сборник)
Шрифт:
А, что теперь говорить. Жизнь почти прошла. Как сложилась, так и сложилась. Все равно не исправишь. Жалко только, что Верочку с самого детства везде пихали. К дому она не привязалась. К нам с тобой вроде и не чувствует ничего. Думаю, я виновата. Лучше бы свою любовь ребенку отдала, а не растратила бы в пустоту.
Помнишь, я тебе сказала, что сумела тебя удержать. Нет, не я сумела. Тебе просто было удобно так жить. Ведь другая женщина могла что-то требовать. А со мной – без проблем. Вот ты и не ушел. Раньше мне казалось, что достаточно уложить волосы и красиво одеться, ты сразу заметишь,
Да, Андрюша, да! Я – безмозглая курица! Я – тупица и последняя дура! Потому что влюбилась в тебя и вышла замуж. Лучше бы ты вообще не обратил на меня внимания. Я тихонько поплакала бы в подушку от неразделенной любви и строила бы свою жизнь иначе. Пусть не с таким необыкновенным мужчиной, как ты. Но я бы жила! А не была бы чьей-то тенью. Теперь все равно. Что зря говорить. Ничего не поправить, не изменить. Только бы у Верочки все сложилось. Может, и разговор-то этот напрасно. Ну хоть выговорилась наконец. И то легче. Надо же, за всю жизнь первый раз ты меня выслушал. А у тебя и выбора-то не осталось. Только слушать. Ладно, пойду, а то час пик начнется, в автобус не влезешь.
Пожилая женщина медленно шла по аллее. С фотографии на памятнике ей вслед равнодушно смотрел обаятельный мужчина.
Трудное слово
Андрейка сидит на подоконнике, обхватив колени руками. Так теплее. На улице сумерки, людей видно плохо, неясные фигуры выплывают из темноты. Потом попадают в полоску света тусклого фонаря и опять скрываются в темноте. Но папу Андрейка не пропустит. Он точно знает, когда во двор выбежит большая лохматая собака, за ней, тяжело ступая, выйдет толстый дяденька. Потом, цокая каблучками, пробежит девушка с длинными волосами. И тогда точно появится папа. Время на часах Андрейка еще не выучил, да ему и не надо, он сам знает, когда папа приходит с работы. Скорей бы дождаться!
Когда Андрейка ходит в детский сад, время бежит незаметно. Поиграли, поспали, погуляли, и папа пришел. Но сейчас в саду карантин, Андрейка сидит дома с мамой. Мама на кухне со своими сестрами, тетей Верой и тетей Надей.
Они монотонно бубнят, что-то непонятное. Если не прислушиваться, будто мухи жужжат и стучатся о стекло. Мама тоже бубнит и всхлипывает. Андрейка больше не пугается маминых слез, привык. Только, когда был совсем маленьким, начинал плакать за компанию, но на его плач обращал внимание только папа. Привык, что у мамы всегда что-то болит, что разговаривает она только с сестрами. А папе – или жалуется, или плачет. Андрейку мама почти не замечает. Он давно знает, что стал виновником всех бед, потому что родился и отнял у мамы здоровье. А папа виноват, что хотел Андрейкиного рождения.
Очень хочется есть, в животе призывно урчит, но пока не придет папа, еды не будет. Андрейка за сегодня съел только кашу, папа до работы сварил, кусок хлеба и одно яблоко. Мама не готовит. Ей может стать плохо от жара плиты, от запаха пищи, и, вообще, лучше бы ей прилечь. Придет муж с работы и приготовит чего-нибудь.
А что если решиться
– Любаша, я вот узнала от одной женщины, ее невестки, двоюродная сестра шурина ездила в Рязань к старице Евдокии. Прям, все как рукой сняло!
– Правильно Вера говорит, может, на тебе порча, Любочка, или сглаз!
– Вот-вот. Что говоришь, у тебя болит-то?
Мама промокает глаза и отвечает дрожащим голосом:
– Слабость у меня, ноги не идут, руки не подымаются. Голова – то болит, то кружится. А недавно так сердце заколотилось: дыхания – нет, в глазах – темно.
Тети охают, качают головами.
– Мы же тебя, Любаша, отговаривали. Что ты так рано замуж вышла? Да и ладно бы просто жили, ан нет, ребенок понадобился! Вот и подорвала здоровье.
– Да-а, и никому дела нет до моих мучений! Леонид ушел себе на работу, а я тут, хоть помирать ложись!
Андрейка бочком протиснулся к холодильнику.
– Чего тебе?
– Яблоко взять.
– Взял, так и иди.
Тети неодобрительно смотрят на племянника.
– Вот ведь, ребенок понадобился! Нет, чтобы подумать, каково жене последнее здоровье потерять!
Андрейка опять забился в уголок на подоконнике. Собака уже бегает во дворе, вон и дяденька толстый вышел. Теперь до папы чуть-чуть осталось. Идет! Идет! Сутулая фигура мелькнула в полоске света. Андрейка бежит к двери, прижимается щекой к холодной обивке. Слышно, как остановился лифт, шаги, поворачивается ключ в замке.
Андрейка обхватывает папу крепко-крепко, утыкается носом в старую куртку.
Папа улыбается:
– Ну чего, сынок, голодный?
– Очень, – шепчет Андрейка
– Сейчас картошки с тобой нажарим, с лучком!
Андрейка сглатывает слюну. Слова-то какие вкусные: «картошка с лучком».
– Кто у нас? Тетки притащились?
Андрейка кивает. Папа открывает дверь кухни.
– Ребенок голодный. Сидят, языки чешут!
Тети вскакивают из-за стола. Мама начинает плакать.
– Ишь, пришел неизвестно когда, и сразу кричать! Про еду подумал, а что жена еле дышит, ему и подумать некогда! Ребенок у него голодный! Не надо было детей заводить, раз уж о жене позаботиться не можешь!
Папино лицо темнеет, губы становятся узкими.
– А ну пошли вон, кликуши чертовы! Без вас тошно!
Андрейка со страхом прячется за папину спину, тетки подскакивают и словно растворяются в воздухе, были и нету.
Мама закидывает назад голову:
– Ой, дышать не могу… ой, плохо мне, в глазах темнеет…
Папа молча ставит сковороду на огонь. У него подрагивают руки. Мама стонет и сползает с табуретки на пол.
– Cынок, ты картошку пока в раковину клади, я почищу. Сейчас только врача маме вызову. А ты не бойся, все хорошо будет.
Андрейка и не боится, привык. Приехали врачи, старенькая тетя и дяденька с чемоданчиком. Мама лежит в комнате на диване. Андрейка остался на кухне, чего ему там делать? Он пытается сам чистить картошку. Во какая картошина! Мокрая и скользкая, так и норовит выпрыгнуть из рук и покатиться под стол. И как это папа ловко с ними управляется?