Все кошки смертны, или Неодолимое желание

Устинов Сергей Львович

– Прошу вас, не обижайтесь на него, это мой брат Зиновий, ему… его…

– Его надо отвести домой, - жестко прервал я ее, потирая ушибленные костяшки пальцев, - и дать успокоительное. Потому что если он еще раз на меня бросится, я вызову психовозку.

Эта банальная и, кстати, весьма трудновыполнимая угроза произвела на рыжую сильное впечатление. Она заломила руки и тоже чуть не заплакала.

– Не надо! Не надо психовозку! Он уже успокоился! И сейчас уйдет!

Однако ее братишка не был настроен столь же пораженчески. Кулаков он больше не сжимал, но и никаких движений по направлению к выходу

не делал. Стоял, тяжело сопя, сверкая глазами и играя своим подвижным, как штормящее море, лицом.

– Я никуда не уйду, - сообщил Зина, набычившись.

– Все-таки хочешь, чтобы тебя вышвырнули? — удивился я.

– Не уйду без Люсик, - пояснил он мрачно.

– Но Зина, мне нужно… я просто обязана… - глаза у его сестры снова наполнились слезами.

Ситуация явно забрела в тупик. И тут за моей спиной раздались шаги командора: это на сцене, угрожающе стуча гипсом, появился Прокопчик.

– Б-беру это ч-чадо п-природы на себя!
– торжественно объявил он, тыча в сторону Зины костылем.
– П-пусть только п-пикнет - мне как раз т-такого к-короеда не хватало н-наколоть для к-коллекции!

Как ни странно, это подействовало.

Мы все прошли обратно в комнату и расселись по своим местам, а Зиновий, безуспешно пытаясь сохранить независимый вид, плюхнулся на стул возле двери.

– Так на чем мы остановились?
– поинтересовался

я.

– На том, к-кто с-сумасшедший, - напомнил Прокопчик. И окинув Зину многозначительным взглядом, добавил себе под нос: - Х-хотя этот вопрос в-вроде как п-прояснился…

Зря он это сказал.

Зиновий, играя желваками, как бицепсами, вскочил с места и, если бы мой помощник вовремя не успел преградить ему путь костылем, как шлагбаумом, снова на кого-нибудь бросился.

– Я не сумасшедший! Я не сумасшедший!
– скрипя зубами, выкрикивал он.
– Вы не смеете, не имеете права! Я не сумасшедший!

Сестра опять кинулась успокаивать его, стараясь усадить обратно, он вырывался, и я уже начал подумывать, не пора ли снова прибегнуть к физическим мерам. Но тут Зина, так же неожиданно, как вспылил, утих и опустился на место.

– Я-то не сумасшедший, - произнес он усталым, но совершенно ровным тоном, а я снова обратил внимание на эту семейную у них частичку «то».
– Сумасшедший у нас, к сожалению, был папенька. Опасный, между прочим, сумасшедший. Если уж начистоту - просто маньяк.

– Боже мой, Зина, - пролепетала опять готовая зарыдать Люсик.
– Как ты можешь… Об отце…

– Вот именно, - подтвердил он, мрачно кривясь. — Да если б он не был моим отцом, я его сам… лично… Придушил бы, как хорька!

Это уже становилось любопытно.

Люсик, подняв голову к потолку, пыталась не дать пролиться переполнявшим глаза слезам. Зина пыхтел и подпрыгивал на своем стуле, как закипающий чайник.

Я спросил:

– Ну и что вам нужно от меня?

– Мне - ничего, - опередив сестру, быстро выпалил Зина.
– Кто бы папеньку ни зарезал - так ему и надо. Люсик, пошли отсюда, прошу тебя!

Но Люсик придерживалась другого мнения. Лицо у нее потемнело, обретя нездоровый серый оттенок, и даже веснушки сделались похожи на болезненную сыпь.

– Какой ни есть - это мой отец, - с совершенно новой интонацией, в которой ощущался застывающий вокруг

железной арматуры бетон, произнесла она, чеканя каждое слово.
– Я хочу найти убийцу. Кто бы он ни был.

После чего повернулась ко мне, и в ее все еще блестящих, но уже сухих глазах я увидел одну лишь решимость:

– Сколько это будет стоить?

Краем глаза отметив, что Прокопчик уже деловито пододвигает к себе калькулятор, я пробормотал:

– Недешево… И вообще, не понимаю, зачем вам платить частному сыщику? Даже если маньячка, как вы уверяете, здесь ни при чем, уголовный розыск пока этого не знает. Поэтому они будут интенсивно заниматься в том числе смертью вашего отца и в конце концов…

Наверное, моему голосу не хватало нужной убедительности. Люсик, терпеливо дождавшись конца моей без всякой опоры повисшей в воздухе тирады, повторила так, будто ничего не слышала:

– Сколько? Можете не стесняться: я достаточно зарабатываю.

– Двести долларов в день плюс расходы. Аванс — две тысячи, - брякнул я в последней надежде, что ее отпугнет сумма. Но она только молча коротко кивнула.

– Это шарлатаны, Люсик!
– каркнул, словно у него сдавило горло, из своего угла Зина.
– Посмотри, куда тебя занесло: один инвалид, другой психопат! Ты выкидываешь деньги на ветер!

Но его сестра уже лезла в карман куртки за кошельком, отсчитывала купюры. Прокопчик тем временем проворно выщелкивал на клавиатуре компьютера, заполняя стандартный бланк договора. А я сидел посреди всего этого, обреченно понимая, что опять втягиваюсь в очередную неприятную историю.

Из задумчивости меня вывел мой помощник. Увидев, что начальство углубилось в себя, он решил временно принять командование.

– Так к-какая, говорите, у вашего отца была с-сексуальная с-специализация? И в чем он, т-так с-сказать, п-провинился?
– прокурорским голосом полюбопытствовал Прокопчик.

В мгновение ока вся решительность и твердость Люсик куда-то делись. В бетон явно переложили песка - он осыпался на глазах, обнажая хлипкий проржавевший остов. Рыжая клиентка открыла рот, потом захлопнула его, быстро-быстро заморгала в растерянности ресницами-крыльями, однако так и не сумела что-нибудь из себя выдавить. Но тут ей на помощь пришел брат.

Поднявшись со стула, он зверски закрутил пальцами мочку уха, оттопырил вялый подбородок и проговорил с отвращением, будто мусорный бачок вывернул:

– Наш папаша был старый развратник, пьяница и педофил. Я считаю, с ним еще гуманно поступили — если учесть, сколько он за свою поганую жизнь детей перепортил.

2

Покойного Игоря Ивановича Шахова я вспомнил, когда увидел фотографии.

Вернее, одну из фотографий. Ту, на которой он был меньше всего похож на себя: в гриме, в женском платье и косматом парике Бабы Яги. Это была сцена из спектакля, где я тоже принимал посильное участие — изображал за сценой гром, кидая на пол жестяной таз. Просто я напрочь, оказывается, запамятовал, как звали нашего тогдашнего трудовика, а по совместительству главного организатора и вдохновителя всех школьных спектаклей. И только тут соединил в своей голове зверски зарезанного жильца Стеклянного дома с учителем труда по прозвищу Кияныч.