Все ловушки Земли
Шрифт:
– Впрочем, – продолжал гуманоид, – я прилетаю сюда довольно часто. Я полюбил эту планету. Чудесное место для еды под открытым небом. Такой покой, такая простота и неспешность! Никакой суеты, и люди такие непосредственные, хотя несколько грязноватые и очень, очень глупые. Но мое сердце открылось им за их безыскусственность, близость к почве, светлый взгляд на жизнь и непритязательный образ этой жизни.
Он умолк и взглянул на Шеридана.
– Вы так не считаете, мой друг?
– Считаю, конечно считаю, – согласился Шеридан с излишней торопливостью.
– В
Он изящно, даже жеманно съел кусочек чего-то. Но из изукрашенного кувшина отпил внушительный глоток.
– Дивный напиток! – Гуманоид протянул кувшин Шеридану. – Вы уверены, что не хотели бы рискнуть?
– Пожалуй, не стоит.
– Вполне разумно, – признал гуманоид. – Жизнь – это вещь, с которой не расстаются с бездумной легкостью.
Он отхлебнул еще, потом поставил кувшин между ног, нежно его поглаживая.
– Хотя, – сказал он, – я не стал бы ставить благо обладания жизнью превыше всего. Несомненно, в структуре бытия должны быть другие грани, дарящие не меньше…
Они приятно провели время до вечера.
Когда Шеридан вернулся к стрекозе, его собеседник, допив кувшин, блаженно растянулся в сильном подпитии среди остатков пикника.
Цепляясь за соломинку, Шеридан попытался определить место инопланетного любителя пикников в происходящем, но оно не определялось. Быть может, он действительно был тем, чем казался: порхающий дилетант, одержимый страстью к еде под открытым небом вдали от шумных толп, и большой любитель выпить.
С другой стороны, он знал туземный язык, сказал, что часто прилетает сюда, что само по себе было более чем странно. Имея в своем распоряжении всю Галактику, чтобы порхать, почему он пристрастился к Гарсону-IV, планете – во всяком случае, на человеческий взгляд – мало чем привлекательной?
И еще – как он сюда попал?
– Гедеон, – спросил Шеридан, – ты случайно не видел поблизости какого-либо транспортного средства, на котором наш приятель мог бы прибыть сюда?
Гедеон покачал головой.
– Я об этом как-то не подумал. Но уверен, что ничего подобного там не было. Не то я бы обязательно заметил.
– Вам не пришло в голову, сэр, – осведомился Езекия, – что он мог овладеть искусством телепортации? Это ведь возможно. Ну, та раса на Пилико…
– Верно, – ответил Шеридан. – Но пиликояне телепортировались от силы на милю за один раз. Помнишь, как они выскакивали неизвестно откуда, будто кролики, перемахивающие одним прыжком милю, но так быстро, что не успеваешь их разглядеть? А этот тип должен перемахивать расстояния во много световых лет. Он спросил меня про язык, о котором
– Вы напрасно тревожитесь, сэр, – заметил Езекия. – У нас есть заботы поважнее этого пикникующего инопланетянина.
– Ты прав, – ответил Шеридан. – Если мы не сбудем наш груз, мне каюк.
Но выкинуть из головы эту беседу под деревом он не сумел.
Перебирая в уме долгую праздную болтовню, он, к своему изумлению, убедился, что она была абсолютно пустопорожней. Гуманоид, насколько ему помнилось, совершенно ничего не сказал о себе. Разглагольствуя битых три часа, если не больше, он умудрился не сказать ровно ничего.
Когда вечером Наполеон принес ужин, он присел на корточки рядом со стулом Шеридана, аккуратно подобрав на колени белоснежный фартук.
– Положение скверное, так? – спросил он.
– Да, пожалуй.
– А что мы будем делать, Стив, если совсем ничего не продадим, если не выручим ни единого подара?
– Наппи, – вздохнул Шеридан. – Я так стараюсь не думать об этом!
Но теперь он представил себе реакцию Торгового центра, если он вернется назад со всем миллиардным грузом. И даже еще более ярко он вообразил, что ему придется услышать, брось он груз тут.
Как ни крутись, а груз продать необходимо! А не то его карьере придет конец.
Да что его карьера! Речь идет обо всем человечестве!
Транквилизатор, получаемый из подаров, был действительно необходим, и срочно! Поиски такого средства начались века и века тому назад, и потребность в нем доказывалась тем фактом, что на протяжении этих веков поиски не прерывались никогда. Человеку что-то подобное было абсолютно необходимо, и необходимость эта возникла, едва он стал не просто животным.
И тут, на этой самой планете, имелось вещество, которое удовлетворило бы эту страшную потребность. Но доступ к нему перекрывало упрямство тупого, грязного, отсталого народца.
– Если бы только эта планета была нашей! – сказал он больше себе, чем Наполеону. – Если бы мы могли захватить ее, то получили бы столько подаров, сколько нужно. Мы превратили бы ее в одно огромное поле и выращивали бы подаров столько, сколько туземцам и не снилось!
– Но ведь мы не можем, – заметил Наполеон. – Это противозаконно.
– Да, Наппи, ты прав. Очень и очень противозаконно.
Ведь гарсониане обладали разумом, пусть и не слишком большим, но отвечающим определению, данному в законе.
А против разумных существ нельзя пустить в ход ничего, даже отдаленно попахивающего насилием. Даже купить или арендовать их земли было нельзя – согласно закону такая покупка рассматривалась бы как лишение их одного из прав, неотъемлемо принадлежащих любым инопланетным разумным существам.
Можно сотрудничать с ними, учить их – не только можно, но и похвально. Но гарсониане не желали ничему обучаться. Разрешалось наладить с ними обмен, но скрупулезно честный! А они отказывались от обмена!