Все люди – хорошие
Шрифт:
Наташка пошла на лестничную площадку запасного выхода из отделения. Ей хотелось побыть одной. В идеале — дня три-четыре. Пока синяки не станут менее заметными. Но сейчас — хотя бы десять минут, хотя бы пять, дать улечься обиде, не зареветь при всех этих посторонних людях. На площадке стоял старый, лет десять назад выкрашенный белой краской, расшатанный стул, на подоконнике — банка из-под кофе, заполненная окурками, а на стуле сидела женщина в очках и жадно курила. Женщина была похожа на памятник. Монументальная, крупная, несмотря на то, что сидит, — видно, что очень высокая, лицо и руки такие, как будто скульптор их еще не до конца обработал. Да, такую Маратик стукнуть не решился бы. Такая обратно зарядит так, что мало не покажется, со смутной завистью подумала Наташка. Она машинально
— Кто это тебя так? Заявление в милицию хоть написала?
Наташка молчала, опустив голову. Статуя не унималась:
— Меня Ираида зовут. А тебя?
Наташка представилась, отказалась от предложенной сигареты и уставилась в окно. За окном хлюпала оттепель, и из-за этого весь мир казался грязным. Или не из-за оттепели, а потому, что морда у нее разбита, опять разбита, и жизнь тоже вдребезги. Вчерашний вечер пробежал перед глазами ускоренным темпом, как будто монтажер решил сократить неудачную киноленту до формата скупой хроники. В третьем раунде матча «Маратик — груша» побеждает Маратик — и нокдауном, и нокаутом. Наташка не помнила, сколько раз она падала и как быстро после этого вставала.
Потом собственно событие: убирайся из моего дома, шалава. Почему хоть шалава, подумала тогда Наташка. Вроде пришла с работы, вроде все как всегда, ужин сочинила в ожидании хозяина. Раньше он ее никогда не выгонял, даже когда бил смертным боем. Но вчера пришлось бежать, не разбирая дороги, куда ноги несут. Ноги принесли ее в единственное место в этом городе, в котором она несколько раз бывала. Кроме дома — Маратикова дома. Ну, и работы, вернее, работ. К продавщице, к Лизке. Лизка была веселая пьяница, и уборщиц, в отличие от коллег, совсем не презирала, ей было все равно, с кем общаться, проще говоря — все равно с кем пить. Наташка спиртного не пила. Почти. Ну, пробовала шампанское на Новый год или на день рождения. Маратик иногда бывал в хорошем настроении и приказывал купить этого самого шампанского. Шампанское Наташке не нравилось — кисло, пузырьки щиплют язык, в носу противно и чихать хочется, — но в ее сознании оно было связано с хорошим настроением Маратика, поэтому она старательно пила и делала вид, что очень благодарна, чтобы настроение Маратика вдруг не испортилось. А уж крепкого, настоящего, как говорила Лизка, спиртного не пробовала вообще никогда. Мамкина закваска — та по поводу и без повода воспитывала: смотри, девка, папаша твой спился и помер, хоть каплю в рот возьмешь — прокляну. С проклятьем получилась отдельная история, но табу на алкоголь Наташка и не думала нарушать. А тут Лизка увидела ее, всю такую красивую, и сразу налила почти полный стакан. Наливала из полуторалитровой баклажки с надписью «Вода газированная. Клубничная». Пить действительно очень хотелось, ведь к Лизке она бегом бежала, и Наташка залпом выпила протянутый ей стакан. Выпила — и не удержалась на ногах, хлопнулась на стул, хорошо, что прямо сзади стоял, а то опять оказалась бы на полу. Как дышать, она забыла. Как сквозь вату донесся Лизкин смех и восхищенный голос: «Ну ты здорова, а еще овечкой прикидывалась… Это ж чистый спирт!» Во рту было сухо, в желудке обжигающе горячо, а в голове пусто. Сама того не зная, Наташка повторила про себя хрестоматийное: я подумаю об этом завтра. Еще через минуту все слилось, перепуталось, а может быть, она еще выпила. Воды газированной клубничной. Лизка — баба не жадная, скорее всего, налила. Как и почему Лизка вызвала «скорую», Наташка не помнила. Или Лизка не вызывала «скорую»? Тогда почему она сейчас в больнице?
Объяснять все это совершенно посторонней статуе, то есть Ираиде, Наташке совсем не хотелось, но та ждала, склонив голову к плечу и не отрывая от собеседницы внимательного взгляда. Видно, привыкла своего добиваться. Пришлось рассказывать, сильно упростив ход событий. Получалось так: муж из дома выгнал, убежала к подружке, а там случайно выпила, чего — сама не знает. Вообще-то и не муж, и не из дома, и не к подружке, но все это ерунда. Как теперь выяснить, на что
В этом месте Ираида расхохоталась. Не весело, а как будто с обидой. Но сказать ничего не успела: в неплотно прикрытую дверь просунулась хитрая старушечья физиономия:
— Идка, иди, обход прокуришь опять!
— Пойдем, — сказала Ираида Наташке. — Сегодня понедельник, обход с завотделением и всей его придворной камарильей эскулапов. Ты ведь свой диагноз не знаешь? И я не знала, пока Сергей Иванович с обходом не пришел. От нашего лечащего хрен чего добьешься. А этот хоть УЗИ назначит.
Что такое «камарилья», Наташка не знала, а вот эскулап — слово знакомое, это доктор.
В палату они успели, генеральский обход еще не появлялся. Наташка обратила внимание на странную деталь: многие из ее соседок даже в ожидании врачей не дали себе труда встать и умыться, а двое и вовсе спали себе без задних ног и, кажется, не собирались просыпаться. Понятно, что больные люди, наверное, им трудно шевелиться… Но хотя бы умыться-то утром можно! К тому же — среди людей находятся, не в одиночестве.
— Где тут наш бомж? — громко спросил осанистый, «видный», как сказала бы мамка, дядечка со стопкой бумаг в руках.
Наташка и не поняла сразу, что он имеет в виду. А когда поняла, просто заледенела от обиды и почти не слышала, что докладывает видному другой, маленький и лысый. Лысый сыпал незнакомыми словами, осанистый морщился, на Наташку смотрел брезгливо, потом поднял руку и веско сказал:
— Будешь так пить — плохо кончишь. Панкреатит, цирроз печени… Ты вроде молодая, думай, — и добавил, отвернувшись: — УЗИ брюшной полости. Если изменений нет — завтра домой. Чего ее тут держать-то, без полиса… Не ешь и не пей ничего, поняла? А то обследование нельзя делать будет, поняла?
Наташка, еле сдерживая слезы, кивнула. Бомж, это надо же… Никакой она не бомж, просто прописана до сих пор не в городе, а в Малой Ивани, у матери. Кто ее в городе пропишет, кому она нужна? А это повторенное дважды «поняла?»!
Плакать в палате она не стала. Опять ушла на лестничную площадку запасного выхода. Вслед за ней отправилась, как оказалось, ее новая знакомая, Ираида.
— Вот сволочи, из-за паршивого полиса удавятся, — зло сказала она и опять закурила.
— Почему? — всхлипнула Наташка.
— Да я сама толком не поняла. Вроде бы если страховки медицинской нет, то расходы на содержание и лечение оплачивает больница. Тут парень один так и выписался. Ему сказали: платить по семьсот рублей в день, а то больничный не дадут. Он без оформления работает, больничный все равно не оплатят, но чтобы хозяин не подумал, что он прогуливает, бумажка из больницы нужна. А тебя почему бомжом обозвали? Тоже без соцпакета трудишься?
Наташка смутно представляла себе этот самый соцпакет, но работала она и в супермаркете, и у Маратика в ларьке без отпусков. А отпуск — это же вроде и есть соцпакет? В магазине у нее хоть выходной был, воскресенье. Правда, в понедельник, после ее выходного, грязи приходилось вывозить столько, что воду в ведре она меняла не шесть раз, как обычно, а все пятнадцать. В Маратиковой палатке выходных не было вообще. Так что каждое воскресенье она трижды бегала туда мыть полы. С утра, в обед и перед закрытием, как в обычные рабочие дни. Маратик очень уважал чистоту, утверждал, что если пол вымыт, то без покупки человек не уйдет. Палатка была овощная, и о настоящей чистоте приходилось только мечтать. Хоть пять раз все вымой, а разок пересыпать картошку из мешка в коробку на витрине — и опять грязь, как и не мыла.
А теперь все, отработалась. Директор супермаркета ей еще месяц назад сказала, что если она снова отпросится, то — до свидания, безработных как собак нерезаных, плакать не будем, другую уборщицу найдем. Что же касается ларька, то понятно — если из дома выгнал, то и с работы попрет, если хозяин один и тот же, чего тут непонятного-то? Можно даже и не соваться.
Короче, как ни крути, жизнь не удалась. Ни дома, ни средств к существованию. В смысле ни денег, ни одежды, ни документов, ни работы. Из-за чего же все-таки Маратик взбесился? Если бы она знала, то прощения попросила бы или еще как-нибудь…