Все люди — враги
Шрифт:
Вместе с ней поднималось и настроение Тони. Не так плохо. Километры побивали минуты. Иногда между спидометром и часами, от которых Тони почти не отрывал глаз, перед ним мелькала Кампанья с ее разрушенными акведуками, новыми фермами и чудесными холмами вдали.
— Это самый мучительный из всех кошмаров, которые у меня когда-нибудь были, — говорил себе Тони.
У подножия длинного склона, ведущего к Альбано, Джованни догнал до девяноста, но подъем скоро стал сказываться на слабом моторе, и стрелка спидометра упала до тридцати. Теперь минуты побивали километры. Отчаяние.
Из-за этих колебаний стрелки все путешествие было сплошной мукой. Джованни, спокойный, но чуть-чуть
— Аричче! — сказал Джованни.
Затем они выехали на круто петлявшую дорогу с трамвайной линией по одну сторону, где Джованни стал с отчаянным риском срезать углы и давать неистовые гудки. Вдалеке показался какой-то город на холме, но они продолжали путь по серпантину дороги у подножия горы.
— Веллетри, синьор.
Тони нетерпеливо кивнул, смутно вспоминая, как каноник целых десять минут распространялся здесь об Августе, пока они преодолевали подъем. Воспоминание это почему-то бесило его. На черта нужен ему Август? Он не мог бы заставить машину идти быстрее, минуты все еще обгоняли километры. Но теперь они выехали на прямую гладкую дорогу, и маленькая стрелка решительно поползла вверх.
— Чистерна, — сказал Джованни и показал вперед: — Понтийские болота.
Они выехали на широкую дорогу Аппия Клавдия, прямую, как решимость римлян. Джованни знал, где можно наверстать, и не упустил случая. Стрелка постепенно поднялась до девяноста, перескочила, дошла до девяноста пяти и, наконец, завертелась около ста десяти. Тони смотрел на нее завороженный, смутно улавливая бесконечный ряд проносившихся мимо деревень, блеск воды в канале, величавые горы с левой стороны, — но все чувства его сконцентрировались на этой колеблющейся стрелке и на циферблате часов.
Километры легко обгоняли минуты — поспеем.
Увы, это было бы слишком хорошо, чтобы длиться долго. Им пришлось замедлить ход на каком-то странном висячем мосту с шатающимися бревнами, после чего они выехали на — главную улицу нижней Террачины и оставили позади асфальтированное шоссе. Джованни сердито сказал: «Террачина». Заходящее солнце слепило глаза. Они проехали замок Итри, который печется весь день на солнце, на своем утесе, и подъехали к Формиа, имея лишних двадцать минут в запасе. Тони относительно спокойно следил, как набирали горючее, и не заметил, какое выражение появилось на лице Джованни, когда тот увидел, как накалился мотор, — он проделал сто сорок километров от Рима на одиннадцатисильной машине меньше чем за два часа.
Тони казалось, что оставшиеся восемьдесят пять километров они без труда проделают за такое же время.
Он забыл, что дорога тут пыльная, кочковатая, узкая, извилистая, с бесконечными подъемами и спусками и что все это замедляет езду. Ему казалось, что Джованни нарочно ехал медленно, как это и было на самом деле, потому что Джованни боялся, как бы вода не закипела у него в радиаторе на каком-нибудь подъеме. Настроение Тони все падало и падало, по мере того как минуты неумолимо обгоняли километры. Когда, наконец, показалась Капуя, у них осталось только пятьдесят пять минут времени и тридцать пять километров пути через предместья Неаполя, через самый город и по ужасной ухабистой дороге в Каподимонте.
Джованни промчался по мосту в Капуе с сумасшедшей скоростью, чуть не врезался в какую-то телегу, круто рванул вправо, пробормотав, как обычно:
» Капуя, синьор «.
Непрестанно давая гудки,
— Вынимайте багаж, Джованни, — сказал Тони, выскакивая из автомобиля.
Он подошел к одному из дежурных у ворот.
— Пароход на Эа?
— Третий справа. Ваш паспорт?
Тони протянул ему паспорт, вернулся к Джованни, достал из рюкзака деньги и протянул шоферу восемьсот лир.
— Вы хорошо ехали, Джованни, — сказал он. — Я вам очень благодарен. Вот восемьсот лир. Закусите хорошенько, прежде чем поедете обратно в Рим. Addio! [165]
Одетый в белое стюард подошел к Тони, когда он входил на пароход, и спросил у него номер заказанной им каюты.
[165] Прощайте! (итал.)
— У меня нет каюты, — ответил Тони, показывая билет, только что купленный в кассе, — но вы, пожалуйста, устройте мне каюту. Я хочу ехать один.
Он сунул стюарду двадцать лир. Когда они спускались по трапу в каюту, Тони услышал, как загремела, поднимая якорь, паровая машина, и благословил Джованни и его езду. В иллюминатор каюты он увидел медленно удалявшийся борт другого парохода.
— Обед с восьми часов, синьор, — сказал стюард.
— Хорошо, — равнодушно ответил Тони. — Когда мы приходим на Эа?
— Таким скорым пароходом, как наш, могли бы прийти в шесть, — ответил стюард с присущим итальянцам бахвальством, — но так как пассажиры не желают подниматься так рано, мы приходим в восемь.
Когда стюард ушел, Тони закрыл дверь на ключ, сел на узкую койку и опустил голову на руки. Он слышал о каком-то круговороте, в который иногда попадают люди, но никогда не представлял себе, что эта избитая метафора может оказаться реальностью.
Кэти, Филомена, Эа, ресторан, стук мотора Джованни, дорога, верстовые столбы, часы, стрелка спидометра — все кружилось, мелькая, словно деревья по бокам дороги через Понтийские болота. Отдельные фразы Филомены то и дело всплывали в его памяти, всякий раз причиняя ему острую боль: «Иногда было видно, что она плакала», или «Она очень бедная, синьор». Как ужасно, что она уходила без второго завтрака! Ах, Кэти, Кэти, будет ли все, наконец, хорошо на этот раз? Ты никогда больше не останешься без второго завтрака, только бы мне добраться до тебя. Факт как будто сам по себе пустячный, — в конце концов и Тони нередко пропускал завтрак по собственному желанию, — но тут он свидетельствовал о нужде, о том, что приходится считать каждый грош, и еще он говорил о жертве, приносимой ради воспоминаний. Тони поднялся с койки и сказал вслух:
— Да, в самом деле, Кэти дорогая, некоторые вещи в жизни почти невыносимы.
Тони так мучился угрызениями совести из-за того, что Кэти обходилась без второго завтрака, что не мог подумать о еде. Однако, пока он умывался и менял воротничок, то решил, что его, должно быть, потому и шатает после езды в автомобиле, что он голоден, несмотря на завтрак Филомены, и ему необходимо поесть, чтобы не приехать на Эа в мрачном настроении. Из окна столовой ему видны были огни Торре дель Греко и Торре дель Аннунциата, и он заметил, как они качались вверх и вниз. Однако стюард уверял, что качки не будет и это только ночной бриз.