Все люди — враги
Шрифт:
Он открыл высокую стеклянную дверь и вышел на ослепительно белую террасу. На черепичной балюстраде стояли маленькие горшочки с цветами, преимущественно с фрезиями и цикламенами. Вся южная часть Эа расстилалась перед ним в сонной полуденной тишине, с одной стороны поднимаясь вверх, к горному хребту, с другой опускаясь все ниже и ниже, пока, наконец, суша последним уступом не достигала спокойного моря. Тишина была такая, что Тони слышал звяканье сбруи, когда лошадь, стоявшая на улице, встряхивала головой, отгоняя мух, и далекое монотонное пение женщины, работавшей среди олив.
Эта картина была точной копией одного из полуденных часов в апреле четырнадцатого года, когда он вот так же расстался с Кэти и смотрел
[175] Исида — в древнеегипетской мифологии супруга и сестра Осириса; олицетворение супружеской верности.
Тони некоторое время простоял на террасе, погруженный в переживания, слишком глубокие, чтобы их можно было назвать мыслями; а потом, почувствовав, что солнце припекает слишком сильно, вернулся в комнату и стал расхаживать по ней, рассуждая сам с собой. Наконец он достал блокнот, написал короткое письмо Филомене, благодаря ее и осторожно, как бы со стороны, извещая о том, что произошло. Следующее письмо было гораздо труднее, и прошло много времени, прежде чем он» перевалил через «Дорогая Маргарит». Однако начав, он стал писать быстро, не отрываясь, рассказав всю историю о себе и Кэти, обвиняя себя, оправдывая Кэти, прося Маргарит простить его и умоляя ее сейчас же дать ему развод.
Окончив, наконец, свое послание, он перечитал написанные мелким почерком четыре страницы, положил их в конверт, запечатал и надписал адрес, а затем бросился на кровать, чтобы немного отдохнуть. Но не успел он лечь, как его стали обуревать сомнения, благоразумно ли он поступил, написав это письмо.
Он отгонял их, а они возвращались с удвоенной силой.
Неужели он так мало изучил человеческую натуру, женскую вообще, и Маргарит в частности, чтобы отдаться связанным в ее руки, преподнеся ей трагическую историю, которая даст Маргарит возможность издеваться над ним и высмеивать его в кругу друзей; да еще сообщил ей свой адрес, так что, если она захочет, может приехать сюда и разбить счастье, завоеванное такими муками и унижением? Не слишком ли наивно полагаться на ее великодушие при данных обстоятельствах?
Тони вскочил с кровати, разорвал письмо, сжег клочки в камине и написал:
«Дорогая Маргарит! Я много думал о том разговоре, который произошел у нас с тобой накануне моего отъезда из Англии, и пришел к заключению, что для нас будет гораздо лучше, если мы не будем пытаться продолжать нашу совместную жизнь. Притворяться и дальше было бы просто фарсом и притом неприличным.
Пишу это письмо, чтобы сказать, что я к тебе больше не вернусь. Это мое твердое решение. Вероятно, ты так же, как и я, не стремишься к разводу, но в любой момент, когда ты захочешь, я полагаю, это можно будет устроить.
Мой банк перешлет мне все, что ты пожелаешь сообщить.
Твой Тони».
Будьте кротки, как голуби, и мудры, как змеи. Не поддавайтесь им, не позволяйте им пользоваться вашей искренностью и доверчивостью.
Пять уже пробило, и, по мере того как солнце клонилось к западу, становилось все свежей, так что Тони начал сомневаться, можно ли будет обедать на открытом воздухе. Он удивлялся, что Кэти не пришла позвать его на прогулку. Вероятно, она очень устала и спит. Не было смысла будить ее, тем более что он сам предложил ей отдохнуть, и в конце концов ведь они теперь всю жизнь будут вместе: Но когда время подошло к шести, а Кэти все не показывалась, он начал беспокоиться. Что могло случиться? Он ходил взад и вперед по комнате, и беспокойство его все усиливалось, но как раз в тот момент, когда он уже совсем собрался пойти и узнать, что с ней, она постучалась и вошла.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. — Хорошо отдохнула?
— Да, спасибо.
Он надеялся, что она что-нибудь скажет, объяснит, почему так долго не приходила, но так как она ничего не сказала, добавил:
— Сейчас уже слишком поздно, чтобы идти куда-нибудь далеко. Но мне нужно отправить письма, а потом мы можем побродить немного.
— За деревней есть новая тропинка в гору. Оттуда замечательный вид — хочешь, пойдем? Мне бы хотелось взглянуть еще раз сверху.
— Конечно, пойдем.
Тони несколько удивился этому «еще раз», — казалось, здесь был какой-то намек на прощание. Почему это ей хочется «взглянуть еще раз», когда она может восхищаться этим видом хоть каждый день, несколько месяцев подряд, если захочет. Однако он воздержался от расспросов и постарался сейчас же забыть этот маленький укол, причиненный ему явным напоминанием об отъезде. Отправив письма, они вернулись и прошли через деревню к новой тропинке, которая была с обеих сторон обсажена огромными кустами, крупной белой ромашки и голубых лупинусов.
— Тебе нравится здесь? — спросила Кэти.
— Да, пожалуй. На цветы всегда приятно смотреть, я не люблю их только на кладбищах и в общественных садах, а вид отсюда такой же живописный, как и всюду на острове. Но все-таки миг больше нравился прежний Эа. Все эти украшения говорят о туристах.
Кэти не ответила, и он заподозрил, что она в какой-то мере отнесла его замечание о прежнем Эа и к себе. Но все это казалось такими пустяками, а он был так счастлив, что снова идет радом с ней, болтает, дышит с ней одним воздухом. Он тотчас же забыл бы об этом, если бы не почувствовал в Кэти какую-то принужденность, совсем непохожую на ту непосредственную радость, с какой она его встретила. Казалось, она старается осторожно отойти от него, не причиняя ему боли, словно она немного настороже. Он приписал бы все своей фантазии, если бы не заметил этого снова за обедом и не заметил также, что выражение скорби, боли и страха почти не сходило с ее лица. Тони изо всех сил старался быть веселым, и она смеялась вместе с ним, но его инстинкт подсказывал, что тут что-то неладно.