Все могло быть иначе. Альтернативы в истории России
Шрифт:
а) немецкая армия была заблаговременно отмобилизована и придвинута к рубежам СССР, в то время как сохраняющий строгий нейтралитет Советский Союз жил обычной мирной жизнью;
б) наши танки и самолеты лучше немецких, но у нас их пока еще очень мало, гораздо меньше, чем у противника;
в) за каждый шаг в глубь советской территории вермахт заплатил гигантскими невосполнимыми потерями. При этом Сталин назвал цифру в 4,5 млн убитых и раненых немцев с момента начала войны.
Таким образом, вырисовывался образ страны миролюбивой, но с большими потенциальными возможностями. Да, сегодня у нас танков мало — завтра будет много, мы не начинали мобилизацию первыми, но уж теперь мы соберем все для фронта и для победы. Германия же не может позволить себе каждые полгода
169
Солонин М. 22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война? — М.: Яуза, Эксмо, 2006.
В своем сенсационном для того времени докладе на XX съезде Н. Хрущев, говоря о трагедии начала войны, всю вину возложил на Сталина, вплоть до того, что тот якобы руководил войной по глобусу. То было время «оттепели», инициированной «сверху» десталинизации, реабилитации репрессированных, кардинального изменения основ художественного и культурного процесса. Появились ростки новой исторической науки, освобожденной от догм сталинизма. «Откровения» Хрущева приоткрывали часть правды о преступлениях Сталина [170] .
170
Шевелев В.Н. Н.С.Хрущев. — Ростов н/Д: Феникс, 1999.
После смещения Хрущева критика «культа личности» Сталина стала сворачиваться. В последующие годы было утрачено даже то, что достигли после XX съезда. Наши историки особенно не задавались «трудными» вопросами. А в работах А. Самсонова, П. Жилина, Д. Волкогонова и прочих «грандов» все было разложено по полочкам. В историографии 70—80-х гг. доминировала точка зрения, что Сталин в канун войны готовился исключительно к обороне, но в полной мере не успел подготовить страну в срок и в результате оказался жертвой внезапной и вероломной германской агрессии.
Окончательно сформировалась версия, которую в последующие десятилетия «вколачивали» в массовое сознание: во-первых, мы мирные люди, к войне мы не готовились, наше правительство боролось за мир во всем мире и старалось не допустить втягивания СССР в войну; во-вторых, «история отпустила нам мало времени», поэтому мы ничего (танков, пушек, самолетов, даже винтовок в нужном количестве) не успели сделать, и наша армия вступила в войну почти безоружной; в-третьих, Сталин не разрешил привести армию в состояние какой-то особой «готовности к войне», и поэтому немецкие бомбы обрушились на «мирно спящие советские аэродромы». Родной коммунистической партии в этой схеме была оставлена только одна роль — организатора и вдохновителя всех наших побед [171] .
171
Солонин М. 22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война? — М.: Яуза, Эксмо, 2006.
Начальный период войны стал самым мифологизированным в отечественной историографии. К примеру, опираясь на наши официальные исторические труды, особенно советского периода, невозможно сравнить военную мощь СССР и Германии накануне войны. Если взять двенадцатитомную «Историю Второй мировой войны», или шеститомную «Историю Великой Отечественной войны Советского Союза», наполненные подтасовками и даже откровенной ложью, или «Провал блицкрига» В. Анфилова, или «Москва 1941» А. Самсонова, то из них невозможно составить представление ни о численности,
Получается, что из официальных исторических трудов, мемуаров военачальников не ясно, сколько у СССР боевых самолетов, сколько танков, сколько дивизий, сколько в этих дивизиях стрелковых частей, а сколько артиллерийских. Нет и сопоставления с вермахтом. «Историки и мемуаристы или не договаривали, утаивали нечто важное, или подавали вполне правдивую информацию столь бессистемно, что читателю могло показаться, что историки либо не умеют систематизировать, связно излагать факты (а значит, они вообще не ученые), либо что наши профессора и академики его просто дурачат», — пишет С. Беляков [172] .
172
Беляков С. Автомат в руках ребенка: историческая правда и мифология войны // Урал. — 2005. — № 5.
Впрочем, будем справедливы, большинство читателей тогда об этом и не задумывались. Прекрасно помню: заполучить ту же энциклопедию «Великая Отечественная война 1941–1945» было большой удачей, тем более, что, несмотря на тираж в 500 тыс. экземпляров, в книжных магазинах купить ее было практически невозможно и приходилось доставать «по блату». И как же можно было подвергать сомнению то, что в ней написано?!
В годы перестройки, когда стали приоткрываться архивы и начался постепенный процесс пересмотра устоявшихся идеологических и военных мифов, историки обратили более пристальное внимание на начальный период войны. Но подлинным толчком к пересмотру оценок стали книги В. Суворова «Ледокол» и «День «М», несмотря на их неоднозначное восприятие историками и общественностью.
Тогда же был введен в научный оборот ранее засекреченный документ Генштаба «Соображения по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками». В ходе дискуссии выявились две основные точки зрения. Одни исследователи считают, что Советский Союз готовился в 1941 г. к наступательным действиям против Германии. Другие, стремясь опровергнуть это, приводят аргументы в пользу оборонительного характера мероприятий советского руководства накануне вооруженного столкновения с Гитлером.
Концепция Суворова была хорошо обоснована. С его точки зрения, Советский Союз подготовился к войне, но не к оборонительной, а к завоевательной, революционной. В таком случае все встает на свои места — и милитаризация общества в 1930-е г., и лихорадочная подготовка к войне, и создание огромного военного потенциала, и, главное, трагедия Красной Армии летом-осенью 1941-го. Анализ театра военных действий лета 1941 г., проведенный Суворовым, практически не оставляет сомнений: советские войска выдвигались к границе, к обороне не готовились, тем более, что военная доктрина Красной Армии была наступательной, а сил Красной Армии было достаточно для того, чтобы, по меньшей мере, остановить вермахт или даже разгромить его.
У этой версии немало приверженцев, еще больше критиков. Многим, особенно старшему поколению, очень трудно с ней согласиться. А по большому счету, это споры не о догадках Суворова, но о самом Сталине. И прав Э. Радзинский, когда пишет: «В своих мягких кавказских сапогах Сталин умело отошел в тень истории, чтобы сейчас вновь замаячил на горизонте грозный образ. И павшая величайшая Империя XX века все чаще вспоминает о своем создателе, и в облике новых мифов возвращается в страну он — Хозяин, Отец и Учитель» [173] .
173
Радзинский Э. Сталин. — М.: ACT, 2007.