Все мы грешные
Шрифт:
Ну и глазищи же у этого старого пердуна. Так и шмыгают, так и шмыгают. Вытягивает из нее голос, а сам так и норовит забраться взглядом ей под юбку. Лет семьдесят ему, наверное, не меньше. Интересно, у него еще стоит?
Все бы ничего, да только ее красота отвлекает его от дела. Он не так усердно занимается ею, как требуется. Не учит, а только вид делает.
– Так, дорогуша, а ну-ка подержи «до». Еще. Еще. Так, неплохо.
Ну да, конечно. Так она ему и поверила. Вышло
Временами Лиза готова его придушить.
– Так, а теперь возьмем повыше. Так... хорошо...
– Ничего хорошего, – сорвалась она. – Вы же, Лев Аркадьевич, сами это прекрасно знаете. Мой голос никуда не годится.
– Да уж... – Он смущенно отвел взгляд.
Как будто он в чем-то виноват.
– Но я хочу и буду петь. И прошу вас заниматься со мною всерьез. Вы же можете сотворить чудо. О вас легенды ходят, я знаю.
– Ну хорошо, хорошо. Попробуем сотворить... как это вы сказали, чудо.
Но ничего не изменилось. Он по-прежнему не верил в нее как певицу. Зато жаждал как женщину.
– Лев Аркадьевич, а у вас жена есть? – спросила как-то Лиза.
– Нет, она умерла одиннадцать лет тому назад. – Он как будто ждал этого вопроса.
– А дети?
– Сын, внуки. Но живут они далеко, в Челябинске. Видимся крайне редко.
– Тяжело одному?
– Тяжело. Но у меня есть работа, ученики. Я не жалуюсь.
– Ваши ученики должны понимать, как вам одиноко. – Она подошла к нему.
Словно невзначай коснулась бедром его руки.
Он разволновался, засопел. Смутился, но руки не убрал. Напротив, еще сильней прижался к ней.
– А что касается меня... Я хотела бы многому у вас научиться. Я так хочу петь. Да только вы не очень-то стараетесь.
О, если бы она могла петь так же, как умела заводить мужчин. Сейчас ее голосок звучал сладкой трелью.
– Ну почему же, Лизонька, я стараюсь.
Он волновался, и это отражалось на его голосе. Он сейчас дребезжал.
Его пальцы коснулись ее ноги пониже колена. И замерли.
– Нет, нет, это не так. Я вижу. Может, вас покинуло вдохновение?.. – Она еще теснее прижалась к нему. – Как же его возвратить?.. Скажите, если я вот возьму сейчас и разденусь перед вами, как вам это понравится?.. Вы так жадно смотрите на меня. Может, ваше вдохновение прячется в моих трусиках?
У Льва Аркадьевича отвисла челюсть. Слова застряли в горле. Сердце бешено заколотилось. Кровь застучала в висках.
– Так я раздеваюсь?
И, не дождавшись ответа, Лиза ловко стянула с себя короткое платье и осталась перед учителем в одних трусиках. Ее упругие грудки не нуждались ни в каких бюстгальтерах.
Лев Аркадьевич изумленно глядел на нее и хватал ртом воздух. Вот это номер!..
Лиза развязно хихикнула, сняла трусики и положила ему на голову. Но он, похоже, этого
Стоять у него в штанах не стояло. Импотенция – беда стариков. Зато он дал волю рукам.
Он запретил ей шевелиться. Гладил ее, ласкал грудь. Но до волшебной кнопочки под треугольником волос не снизошел. Не притронулся к ней ни пальцами, ни тем более языком. Ему хватало невинного ощупывания. Попробуй пойми этих стариков.
Все последующие занятия начинались с одного и того же. Лиза раздевалась и превращалась в живой манекен. Он же гладил ее, тискал, обжигал взглядом. И, только вдоволь насытившись, приступал к уроку.
А его и впрямь окрылило вдохновение. Он действительно способен был творить чудеса.
Через три месяца Лиза могла петь на уровне лишь на чуть-чуть ниже среднего. Какой-никакой, но уровень. Для нее и это было достижением.
Но Женя ее успехами не восторгался.
– Петь ты как будто научилась, – говорил он. – Но все равно, над тобой будут смеяться. Предупреждаю тебя.
– Предупреждаешь, чтобы мне не так было больно, – продолжила она. – Не волнуйся, мне глубоко на это наплевать. Я прорвусь на сцену, будь уверен. Только для этого мне нужны новые песни. Сколько раз я тебя об этом просила! И не просто песни, а самые настоящие шлягеры... И ты их напишешь для меня. Договорились?
– Но...
– Напишешь, у тебя просто нет другого выхода. А если песен не будет, меня ты больше не увидишь.
Что-то не клеится у него с работой. За все время, что они вместе, Женя написал всего три песни, и две из них порядочная дрянь. Зато последняя как будто получилась. И она заберет ее себе.
– Неужели ты живешь со мной только ради песен? – попробовал возмутиться композитор.
Глупец! Сколько она уже с ним живет, а он все так и остается наивным. В постели с ним она страстная тигрица, выжимает из него все соки, сама дарит ему радость. И слушается во всем. И на сторону не ходит. Лев Аркадьевич не в счет. А он, дурачок, видит во всем этом любовь. Любит сам и думает, что это взаимно. Заблуждается. Она просто использует его. И не гуляет только потому, что он удовлетворяет ее на все сто. Инструмент его исправен.
– Если ты откажешься писать для меня, значит, ты меня уже не любишь.
Попробуй-ка переубеди эту глупую, но упрямую женскую логику.
– Я люблю тебя, люблю!
И снова эти слюни. Лучше бы она не заикалась о любви. Но через это нужно пройти.
– Тогда закручивай рукава, и за работу. Мне нужны песни, много хороших песен.
– Сжалься надо мной! – взмолился он скорее шутя, чем серьезно.
– Никакой пощады не будет.
– Ладно, я постараюсь.
– А я буду тебя вдохновлять.