Всё начинается со лжи
Шрифт:
***
С утра в квартире тихо, я лежу и смотрю в высокий потолок. Силы разом покинули меня. Обычно после ночи я бодрая и полная энергии, а сегодня даже ноги с кровати спустить не могу. Беру телефон в руки и удивлённо вскидываю брови. Вчера поздно вечером Ваня, оказывается, прислал сообщение.
«Аля, насчёт помощи, я серьёзно. Если надо, звоните, завтра я абсолютно свободен».
Завтра – это уже сегодня?
Покусываю губу, хорошо, конечно, что он свободен, но попросить его перевести остатки вещей не могу.
Пихнув сотовый в карман и захватив сумочку с собой, иду в ванную. Умываюсь, чищу зубы, приглаживаю волосы. Надо бы душ принять, но я боюсь, что Сидорин каким-то образом снова вскроет дверь, как несколько лет назад, и мне уже не удастся отбиться. Надо подождать, когда он из дома уйдёт. Не сидит же он вечно в четырёх стенах?
Закончив, выхожу в тёмный коридор, и ахаю, когда цепкие руки заключают меня в жёсткие объятья.
– Аля, – дышит в ухо Сидорин. – А я уже заждался. Долго ты там.
До носа долетает чудесный букет перегара. Там и алкоголь и запах дешевых сигарет. Меня моментально охватывает тошнота и липкий страх.
– Отпусти! – сопротивляюсь, но вырваться не могу, лишь дёргаюсь, как мошка в лапах паука.
Сидорин крепче прижимает меня к себе и трётся о ягодицы тем, о чём я просто предпочитаю не думать.
Набираю в лёгкие воздуха, чтобы заорать, успеваю даже разок крикнуть со всей мочи: – А-а-а! – но влажная ладонь лихо запечатывает рот. Хочу укусить, но не удаётся. Губы расплющиваются от силы нажатия, я дышу часто и шумно.
– Что там? Что происходит? – доносится из-за двери приглушённый старческий голос.
– Всё нормально, Баб! – кричит Сидорин. – Соседка оступилась. Спи.
А сам, словно паук, утаскивает меня на кухню. Пытаюсь лягаться, но сосед сильнее. Неужели сейчас он сделает то, что не успел четыре года назад? Начинаю вырываться активнее, но, кажется, его это лишь раззадоривает.
– А ты огонь, девчонка, да? Ты мне сразу понравилась. Сейчас ещё красивее стала. И попа орех, – сипло смеётся, перемещая руку на ягодицы.
Сжимает их до боли. Слёзы паники брызжут из моих глаз.
Знала ведь, что Сидорин пороховая бочка, с которой лучше не сталкиваться, и всё равно подставила себя под удар! В этой квартире реально перемещаться лишь от комнаты до выхода и обратно, если зайти глубже, можно попасть в переплёт.
– Я ж по любви, Аля, по любви.
Меня передёргивает, когда жадные губы касаются моей шеи, и Сидорин втягивает носом воздух, обнюхивая меня, словно дворовый пёс отрытую из-под конуры кость.
Кажется, он серьёзно считает, что мне нравятся его поползновения.
Собрав силы для единственного удара, я засаживаю ему локтём под рёбра и, о чудо, вырываюсь.
– Я полицию сейчас позову, сволочь!
– Ну, Аля, – поднимает он руки вверх, отступая. Ты чего
– Как такое может понравится? Ты больной! – трясу пальцем перед его носом. – Ещё раз тронешь, сюда наряд приедет. Я заявлю о домогательствах, это не шутка! Только попробуй.
– Ой, прям испугала, – кидает с вызовом, но отступает.
Мы смотрим друг на друга, прищурившись. Затем Сидорин отворачивается, отходит к окну, подоконник которого заполнен разросшейся в кадках геранью, достаёт сигареты и закуривает.
Кухня в квартире длинная, похожая на чулок, с большим окном, выходящим на проезжую часть. В приоткрытую форточку врывается свежий воздух, хоть как-то разбавляя густой аромат переваренных пельменей.
Здесь есть и мой стол, и шкафчик для посуды, но даже несколько лет назад я ими не пользовалась, старалась, как можно меньше времени проводить рядом с соседями. Ничего не изменилось и не изменится. Надо уносить ноги, пока цела.
После прикосновений соседа снова чувствую себя грязной, очень хочется помыться, но, минуя ванную, возвращаюсь к себе в комнату.
Сколько ещё я тут выдержу? День? Два? Неделю? Уйти! Без разницы куда, просто уйти и искать варианты съёмного жилья. На первое время на что-то скромное, но безопасное мне хватит. Сегодня надо дойти до банка и оформить карту для себя, а потом снять ещё денег и…
Холодок пробирается глубже под кожу…
Денег!
В панике оглядываюсь, развожу руками, бросаюсь к кровати, перетряхиваю одеяло, стучу по карманам, будто сумочка с наличностью могла в них поместиться.
– Твою мать… – шепчу нервно.
Паника новой волной накрывает меня. Ещё больше, ещё мощнее.
Распахиваю дверь широким жестом, быстро иду в ванную, но там нет моих вещей.
Чувствуя неимоверный холод, захожу на кухню и спотыкаюсь, едва не растянувшись на полу во весь рост. Под ногами она – моя вещь!
Дрожащими руками хватаю сумку, хочу уже убежать к себе, но притормаживаю. Внутри всё холодеет ещё сильнее. В ушах звучит ультразвук. Нет… Нет-нет-нет! Только не это!
Молния расстёгнута. Да и сама сумочка очень лёгкая.
Запускаю пальцы внутрь, шарю по пустому карману. Натыкаюсь на ручку, старые чеки, зеркальце, а вот самого главного – пачки купюр, которые вчера сняла, – нет.
Бам! Бам! Бам! Это сердце выскакивает из груди.
– Где?! – не своим голосом спрашиваю Сидорина.
Тот уже докурил и тушит сигарету в пепельнице. Остатки вонючего дыма тонкой струйкой вьются вокруг его пальцев.
– Что где? – вскидывает брови.
– Деньги где?
– Какие деньги?
– Не придуривайся! – практически визжу я, потрясывая сумкой. – Те, что лежали в моей сумке! Где мои деньги?!