Все напоминает о тебе
Шрифт:
– Дура ты, как и твоя мамаша. Пришли, скрутили, вкололи и ушли. Я так думаю, по крайней мере. Хватит болтать, говори мне, где картина?
– А что потом?
– спросила я спокойно.
– Потом ты, деточка, окажешься жертвой грабителя, - она усмехнулась, - надо что-то оптимальное, дабы никому не пришло в голову сопоставлять данные.
– А если я не скажу, где картина?
– Скажешь, - усмехнулась она. Я немного подумала.
– Хорошо, картина не здесь. Она у Рогожина.
– У кого?
– уставилась на меня Наталья.
– У Рогожина. Это ваш сосед по лестничной клетке, у которого я жила.
– Он тоже в курсе?
– Наталья чертыхнулась, глядя на меня.
–
– Черт, - снова выругалась женщина, пока я пыталась придумать, что делать.
– Вот что, ты должна ему позвонить и сказать, чтобы он привез сюда картину.
– Зачем же звонить, можно сказать напрямую, - раздался голос, и из прихожей показался Илья. Я так удивилась, что на мгновенье забыла о происходящем. Наталья замерла, глядя на него и соображая, что делать дальше.
– Не рыпайтесь, дамочка, ваша песенка спета.
– Ты ничего не докажешь, - буркнула она.
– Неужели?
– усмехнувшись, Илья вытащил из кармана телефон. Услышав свой голос, Наталья чуть ли не зарычала.
– Садитесь в кресло и сидите спокойно, пока не приедет полиция.
Наталья двинула к креслу, внезапно бросилась на Илью, толкнув его, попыталась выбежать, но не преуспела. Рогожин скрутил ей руки за спиной, и она заверещала.
– Кажется, придется вас связать, - вздохнул Илья.
Дальше события развивались стремительно и мимо меня. Приехала опергруппа, нас повезли в отделение и долго расспрашивали. Я отвечала, как есть, не вдумываясь, на это не было сил. Из обрывков и разрозненных слов я догадалась, что Кирилл кому-то сообщил о нашем с ним разговоре, и тот связался с Натальей, что заставило ее действовать решительно. Женщина отправилась ко мне домой, где обнаружила блокнот и испугалась, что правда может всплыть наружу. Если бы не Рогожин, кто знает, как бы все обернулось. Он сказал, что заехал ко мне просто так (раз уж мы с ним любовники), ключи у него якобы были, а может, он ими обзавелся. Хотел сделать сюрприз, потому заходил тихо, услышав разговор, записал его на телефон. Понял, что надо что-то делать, вмешался и вызвал полицию. Все у него выходило так складно, аж зубы сводило, хотя по большому счету я должна была сказать ему спасибо. Ведь он спас мне жизнь.
Когда меня отпустили, я вышла на улицу и немного постояла, дыша воздухом. И что теперь? Конец? Загадка раскрыта, можно жить дальше? Я быстрым шагом отправилась к дороге.
Рогожин появился у меня через час.
– Можно войти?
– спросил он, пожав плечами, я прошла в комнату. Он замер на ее пороге, прислонившись к дверному косяку. Мы немного помолчали.
– Ничего не хочешь сказать?
– поинтересовался Рогожин, я снова пожала плечами.
– Спасибо.
– И все?
– усмехнулся Илья. Поднявшись, я подошла к нему и посмотрела в глаза. Взгляд его неуловимо изменился, стал жестче.
– А что ты хочешь?
– поинтересовалась я у него.
– Придумал новый способ меня унизить? Намекни, я все сделаю.
Он продолжал смотреть непроницаемо и зло.
– Хочешь, я тебя ублажу?
– спросила я и взялась за его ремень, он только зубы сжал, наблюдая, как я его расстегиваю, как опускаюсь на колени и тяну вниз молнию джинсов. Толкнул меня, я упала на пол, Рогожин бросив:
– Дура, - быстро ушел, закрыв за собой дверь. Я горько усмехнулась, а потом расплакалась. А что было делать? Мне не нужна его жалость, она хуже всего. Полюбить он меня не может, а иного мне от него не надо.
Следующий день был насыщен эмоциями. В десять утра я проснулась от звонка в дверь, заглянув в глазок, увидела Абрамова. У меня подкосились ноги, но я открыла.
–
– спросил он, я кивнула. Мы сели в кухне за стол. Некоторое время он молчал.
– Мне жаль, - сказал, наконец. Я посмотрела вопросительно.
– Я хочу сказать, все это... Не должно было случиться.
– Вы про что конкретно?
– усмехнулась я. Абрамов еще помолчал.
– Наталья рассказала мне о смерти Веры, о том, как все произошло. Я был поражен... Я и не думал, что она настолько меня ненавидела, что... Я не спорю, я никогда не относился к ней, как отец к дочери, не чувствовал ее своим ребенком. Когда узнал, что она наркоманка, сплавил подальше, лечиться. Оказалось, ее подруга не подсаживала ее на наркотики, а я по Наташиным заверениям перекрыл той кислород в нашем городе... Если бы уделял ей больше внимания, многого бы удалось избежать. Замуж она тоже мне назло вышла. Мол, отец женился на матери из-за денег, так и я выйду замуж за бедного приживальщика. Будет отцу мозолить глаза, напоминать о его собственном положении. А я на все глаза закрывал. Я и работал с ней потому, что у нее нюх на дела, а вовсе не из-за родительских чувств. Для меня это была сделка, не более. Я жалел ее и ее мать, но меня все устраивало, я мог развлекаться на стороне, зная, что ничего не случится... А потом я встретил Веру, она была такая... Такая маленькая, беззащитная. Я влюбился в нее с первого взгляда.
– Он немного помолчал.
– Конечно, я отдавал себе отчет, что мне сорок, а ей восемнадцать, но ничего не мог поделать. Когда узнал о беременности, решил развестись, но еще несколько месяцев все тянулось, как обычно, а перед самыми родами Вера исчезла. Я места себе не находил. В съемной квартире ее не оказалось, только вещи, никаких документов, в роддоме ее не было, в моргах тоже, я обегал все вокзалы, никаких следов... Я ждал, долго, надеялся, она объявится, но прошло несколько лет, я смирился. И когда я увидел вас в галерее... Вы не представляете, как вы на нее похожи.
– Представляю, я видела ее фотографию. Я была у родителей... Веры.
Он кивнул.
– У меня там был свой человек, присматривал одно время, вдруг Вера объявится... Когда ее родители стали продавать дом, я подсуетился, купил его, чтобы хоть как-то помочь. Чувствовал себя обязанным, что ли... Сам не знаю.
Немного помолчав, я рассказала ему, как все было, точнее историю, поведанную подругой Рогожиной. Абрамов только стискивал зубы.
– Что теперь будет?
– спросила я. Он посмотрел на меня.
– Мне слабо верится в то, что Наталью или вас посадят в тюрьму.
Абрамов вздохнул.
– Никакого суда не будет. И никакого дела нет. Через неделю Наталья отправляется в Швейцарию в спецклинику.
– Вы считаете, она больна?
– А вы считаете, здорова?
На это сказать было нечего.
– Поймите, Алиса, - продолжил Абрамов, - это лучший вариант. Раздувая скандал, ничего не добьешься.
– А как же справедливость?
– Так будет лучше для всех. Художник погиб от передозировки, следствие приняло эту версию, и точка. Семье парня помогут.
"Но его это не вернет", - подумала я.
– Вы можете вернуться в галерею в любой момент, никто вам не помешает.
Я кивнула, и снова наступила тишина. Я не знала, что сказать, Абрамов, кашлянув, произнес:
– Я знаю, вам трудно меня принять, особенно после случившегося, но вы... ты - моя дочь, и тут ничего не попишешь. Я не хочу тебя потерять, как потерял твою мать. Дай мне шанс все исправить.
Я посмотрела на него. Исправить? Исправить что? Искалеченные и загубленные жизни? Воскресить мертвых? Я не была уверена, что это возможно, но ответила: