Все не так просто...
Шрифт:
Она постояла в нерешительности, соображая, куда лучше сесть, – на заднее сиденье рядом с Эйдом или впереди с водителем. Впереди Тому будет удобнее отвести душу, поболтать о регби. А ей было в общем-то все равно, где сидеть. От Эйда Стивенсона, как ни вертись, никуда не деться – они скованы одной цепью до окончания турне – побег невозможен. Она, конечно, может сколько угодно делать вид, что не замечает его, но обманывать себя бесполезно.
Эйд был поражен, заметив, что Кэтрин садится рядом. Вспыхнувшее в его глазах удивление сменилось проблеском неподдельной радости. Губы Эйда сложились в легкую
– Должно ли это означать, что мисс Бакст простила мои грехи?
Этот ласковый подвох едва не нарушил самообладания Кэтрин. Уголки ее губ дрогнули – чувство юмора готово было взять верх. Кэт едва сдержалась, чтобы не ответить в том же тоне, ее глаза весело блеснули. Но она тут же спохватилась. Не забывай о том, как быстро он может перемениться, приказала себе Кэтти. Ты ведешь себя, как последняя дура. Но на сердце у нее сразу посветлело. Сомнений не оставалось – Эйд и не собирается сдаваться.
– Это уж тебе улаживать с Богом и твоей совестью, – решительно заявила она. – Если я не ошибаюсь, ненависть входит в число семи смертных грехов?
– А вот и нет. Семь смертных грехов – это гордыня, алчность, похоть, гнев, обжорство, зависть и леность, – бойко отозвался Эйд.
Ничего себе, отметила Кэтрин, такое знание религиозных догматов встречается нечасто. Он, между тем, поднял брови, изобразив на лице притворное раскаяние.
– В трех смертных грехах меня точно можно обвинить, но ведь я всю дорогу от Мельбурна только и делал, что посыпал голову пеплом в знак раскаяния.
Теперь Кэтрин стоило уже колоссальных усилий, чтобы удержаться от улыбки. Сохраняя все же серьезное выражение лица, она быстренько прикинула, в каких страшных грехах каялся смиренный Эйди, и остановилась на гордыне, гневе и похоти. Да… что касается похоти, то тут у них у обоих рыльце в пушку. Не стоило мистеру Стивенсону перекладывать всю вину на свои могучие плечи.
Несмотря на то, что к характеру Эйда у нее были серьезные претензии, стоило Кэтрин на него взглянуть, как она тут же вспоминала возбуждение и невероятное наслаждение, испытанное ею, когда они занимались любовью. Увы, сожжены последние мосты – ничего повторить не удастся. А все-таки жаль…
. Собравшись с духом, Кэтрин наконец отвернулась от него и посмотрела, что происходит впереди. Шофер и Том уже успели закурить и, благодушно перебивая друг друга, во всю продолжали свой спортивный диспут. Казалось, что встретились два закадычных приятеля, которые никуда не собираются спешить. Очень мило. Сколько же еще ей выдерживать эти нахлынувшие соблазны?
Она ведь и Ричарду прощала самые непростительные поступки, утешаясь лишь тем, что все искупается физической близостью! Надо учиться на собственных ошибках, иначе совсем свихнешься. Нельзя же всю жизнь провести в постели. Помимо секса в жизни должно быть нечто гораздо более важное.
– Очевидно, Алина, сказала, что я тебя ненавижу? – спокойно поинтересовался Эйд.
– Да, – ответила Кэтрин и прибавила про себя: неплохо бы мне об этом не забывать.
– Кэтрин, милая, я в жизни никого не ненавидел.
Это было уже такое неприкрытое вранье, что Кэтрин не выдержала и обдала его пристальным вызывающим взглядом.
– Признаюсь,
– Я ведь не дура, Эйд, – нетерпеливо перебила она. – Я же видела, как ты себя вел в аэропорту, – от тебя просто волнами исходила ненависть.
Выражение лица Эйда сразу изменилось – он понимал серьезность брошенного обвинения. И мрачно кивнул.
– Да, это была ненависть, Кэт. Но… Ты же умница, попробуй понять. Сначала человеку кажется, что он встретил свой идеал, потом – пустота, тусклая пустота. Нет ничего ужаснее такого состояния. Можно весь мир возненавидеть.
Эйд молил Бога, чтобы ее сердце не осталось безответным. Он чувствовал – сейчас или никогда. Если только им действительно суждено осознать, что они созданы друг для друга…
Необычайная искренность, с которой Эйд, наперекор самолюбию, раскрывал болезненные сомнения, потаенные противоречия своего отношения к ней, потрясла Кэтрин. Она жадно слушала его, но внешне пыталась хоть как-то изображать прежнее отчуждение. Нельзя… нельзя вновь подпустить к себе этого демона.
– Мне ненавистно многое из того, что говорят и делают люди, особенно, если это причиняет боль другим, – взволнованно продолжал Эйд. – А теперь оказывается, что я сам преступный самоубийца, ведь все это время я мучил тебя, а ты для меня дороже жизни. – Он тяжело вздохнул и с мольбой посмотрел на Кэтрин. – Но неужели ты никогда в жизни не совершала поступков, о которых потом пожалела? Таких, которые потом хотелось бы исправить?
Кэтрин была настолько загнана в угол его покаянным порывом, что с облегчением вздохнула, когда их тет-а-тет был прерван появлением Тома и таксиста, которые наконец-то удосужились погрузить вещи в багажник. Такси выехало с территории аэропорта и направилось в город. Новоиспеченные друзья уже переключились на футбол, и Кэтрин с радостью воспользовалась их шумным энтузиазмом как предлогом, чтобы помолчать и поразмыслить.
Самое время… Ведь она была в полном смятении. Проведенная ею линия обороны сейчас трещала по всем швам. Эйд нашел себе покоряюще простое, безошибочное оправдание, и с его словами нельзя было не считаться. Каждый человек совершает ошибки. Сама Кэт в жизни никому намеренно не причинила вреда, но и у нее был свой личный список случаев, которые она не очень любила вспоминать, ибо знала: повторись все заново – и она поступила бы по-другому. Никто не имеет права самодовольно делить все на белое и черное и рубить с плеча, вместо того чтобы подумать и взвесить все «за» и «против».
Может, стоит все-таки дать ему еще один шанс…
Если бы не Алина, настроившая ее против Эйда… Чем, интересно, это было продиктовано? Эбнер метко подметил, что Алина ведет себя как собака на сене. К тому же ее второго супруга никак нельзя было назвать «сексапильным самцом». Немолодой мужчина под пятьдесят, с упитанным брюшком, да и вообще Кэтрин он напоминал добродушного, слюнявого, вечно сонного пса Лабрадора. А в Эйде, если проводить ту же параллель, скорее было что-то от гибкого красавца добермана с его нередко опасным для окружающих, неистовым темпераментом.