Все новые сказки
Шрифт:
Для смотрителей не было худшего дежурства, чем восемь часов у «Головы». Даже теперь, спустя тридцать лет, Робби иногда снилось, что он уныло бредет через «Зарю воздухоплавания» и «Воздушные шары и дирижабли» в «Космический суп» [119] , и в очередной раз остается один в потемках, и пялится в пустые глаза знаменитого ученого, пока тот бормочет одну и ту же лекцию о строении Вселенной.
— Помнишь? Мы были уверены, что ничего страшнее и выдумать нельзя, — и Робби печально глянул в свой пустой бокал. Поманил официанта: — Еще один бурбон с кока-колой.
119
«Космический суп» — здесь: физический термин, состояние вещества Вселенной сразу после Большого
— А мне «Голова» нравилась, — сказал его старый друг Эмери. Он сидел напротив и прихлебывал пиво. Эмери прокашлялся и стал напыщенно декламировать, умело копируя голос знаменитого ученого: — «Триллионы и триллионы галактик, среди которых наша собственная галактика — всего лишь крошка космической пыли». Наводит на размышления.
— Ага, конечно, на размышления о самоубийстве, — огрызнулся Робби. — Хочешь знать, сколько раз я слышал эту лекцию?
— Триллион?
— Двадцать тысяч раз. — Официант подал Робби бокал. Четвертая порция за сегодня. — Двадцать пять раз в час множим на восьмичасовую смену, множим на пять рабочих дней. Тысяча раз в неделю. Множим на пять месяцев…
— Двадцать тысяч — это еще ничего. Особенно на фоне триллионов залов… оговорился, «галактик». Стоп, ты с нами всего пять месяцев оттрубил? Мне казалось, больше.
— Весной пришел, осенью ушел. Всего одно лето. А ощущение, будто целую вечность проработал, да.
Эмери залпом допил пиво.
— Давным-давно, в одном забытом богом музее… — промурлыкал он, уже не впервые.
Тридцать лет назад Национальный аэрокосмический музей только что открылся. Той весной девятнадцатилетний Робби бросил Мэрилендский университет. Поселился в коммуне в Маунт-Рейньере. Выбор вакансий для него был невелик: он счел, что за три сорок в час лучше быть смотрителем в новехоньком музее, чем фасовать продукты в «Джиант-фуде». Каждое утро он пробивал хронокарту в раздевалке персонала и переодевался в форму. Потом украдкой выскальзывал на улицу, выкуривал косяк, и только после этого брел в цокольный этаж на общее собрание, получать задание на день.
По большей части смотрителями работали взрослые дядьки — постарше Робби. Они отслужили в армии и собирались продолжить карьеру в ФБР или полиции округа Колумбия. Как ни странно, они нормально его воспринимали: конечно, подсмеивались над его патлами и красными глазами, но в основном беззлобно. И только Хедж, старший смотритель, обходился с ним сурово. Этот колосс с бритой головой целыми днями сидел перед мониторами, занимавшими целую стену, и вязал на спицах. Туристов и смотрителей на экранах он разглядывал с каким-то задорным презрением.
— А что это вы вяжете? — как-то спросил Робби. Хедж приподнял руки: детское одеяльце с замысловатым узором. — Ух ты, круто! Где ж вы научились?
— В тюрьме, — и глаза Хеджа сощурились. — Опять удолбался, Кайф? Допрыгался. Иди в седьмой. Сменишь Джонса.
Робби бросило в холод, и тут же в жар — от облегчения: неужели Хедж его не уволит?
— В седьмой? Ага, хорошо-хорошо. На сколько часов?
— Навсегда, — отозвался Хедж.
— Ну, чувак, соберись с духом: тебя на «Голову» назначили! — злорадно захлопал в ладоши Джонс. — Береги задницу: дети будут в тебя всякой хренью швыряться, — посоветовал он и вприпрыжку удалился.
В темном зале два проектора, один напротив другого, серебристыми лучами освещали пластмассовую голову. Робби так и не разобрался, как именно отсняли лекцию знаменитого ученого — один раз с одной точки или не поскупились, снимали с разных ракурсов.
Как бы то ни было, Голова, не приставленная ни к какому телу, смотрелась на удивление эффектно: среди сотен мерцающих звезд, спроецированных на стены и потолок, она казалась не материальным объектом, а бесплотной голограммой, парящей в воздухе. Аж жуть брала, тем более что в течение монотонной речи Голова неестественно, слегка озадаченно моргала: будто знаменитый ученый только что хватился собственного тела и ему стало ужасно неудобно. Однажды Голова отклонилась от текста, уверял Робби: правда, заметил он это, здорово удолбанный.
— И что она сказала? — спросил Эмери. Тогда он работал в зале «Введение в авиацию», при тренажере для пилотов, на котором посетители совершали трехминутные «вылеты».
— Чего-то про персики, — объявил Робби. — Толком не разберешь: у нее язык заплетался.
Каждое утро Робби стоял у входа в «Космический суп» и смотрел, как толпы туристов входят в главные двери и оказываются в «Зале полета». Над их головами парили подвешенные к потолку легендарные самолеты. «Флаер» братьев
120
«Флаер» — название самолета с двигателем внутреннего сгорания, сконструированного и построенного американцами братьями Уилбуром (1867–1912) и Орвилом Райт (1871–1948); первый в мире полет на самолете был совершен 17 декабря 1903 года. Карл Вильгельм Отто Лилиенталь (1848–1896) — немецкий инженер, один из пионеров авиации, конструктор первых планеров. Чарльз Элвуд Йегер (р. 1923) — американский летчик-испытатель; 14 октября 1947 года на самолете «Белл X-1» впервые в истории превысил скорость звука в управляемом горизонтальном полете.
121
«Минитмен III» («Minuteman III») — межконтинентальная баллистическая ракета семейства Минитмен; состоит на вооружении армии США.
Робби поморщился — ох уж эти воспоминания. Осушил бокал. Вздохнул:
— Много воды утекло.
— Tempus fugit [122] , чувак. Кстати… — Эмери достал из кармана смартфон. — Почитай-ка. От Леонарда.
Робби потер осоловелые глаза, глянул на экран.
Тема: Страшная болезнь
Дата: 6 апреля, 19:58:22
Кому: [email protected]
Привет, Эмери.
Я только что узнал, что наша Мэгги Бливин очень тяжело больна. Перед Рождеством я ей писал, но ответа так и не получил. Фуад Эль-Хадж говорит, что прошлой осенью у нее выявили рак груди в поздней стадии. Перспективы так себе. Она живет в Фейеттевилле, насколько я понял, в хосписе. Хочу ее навестить, но не знаю, как она это воспримет. У меня есть одна вещь, которую я хочу ей подарить, но сначала я должен потолковать с вами.
122
Tempus fugit (лат.) — «Время летит».
— Ох-х-х, — вздохнул Робби. — Господи боже, страшное дело.
— Да. Прости за дурные вести. Но я решил, что ты захочешь об этом узнать.
Робби рассеянно ущипнул себя за нос. Четыре года назад от рака груди умерла его жена Анна, и горе подкосило его, точно яд, как будто в его вены накачали те же химикаты, которые не смогли спасти ее. Анна работала медсестрой в онкологической клинике, и этот факт поначалу позволял им отпускать несмешные черные шутки, но в итоге отбил все робкие надежды: они не могли верить в альтернативную медицину или тешиться иллюзией, что врачи ошиблись с диагнозом.
Оказалось, что Робби некогда оплакивать Анну: их сыну Заку было тогда всего двенадцать лет. От собственной скорби и подростковых выходок Зака Робби так пал духом, что первую стопку бурбона с кока-колой стал выпивать еще утром, когда выпроваживал сына в школу. А через два года Робби выгнали с работы, из Окружного управления по делам парков.
Теперь Робби работал в транспортном цехе «Смоллз» — магазина уцененных товаров в унылом торговом центре, смахивающем на небольшой заброшенный аэропорт. Как ни странно, обстановка успокаивала Робби нервы — по ассоциации с музеем. Точно такие же безликие внутренние дворы и блеклое ковровое покрытие, такое же равномерное освещение — солнечный свет, процеженный через тонированные стекла, те же туповатые на вид люди бредут от «Все за доллар» в «Мир очков» — так же, как из «Введения в авиацию» они перемещались в «Космический суп».