Всё о Манюне (сборник)
Шрифт:
Только Маринку небитая Суриком жизнь не радует.
– Лучше бы плечо было здоровое, а с братом я уж как-нибудь разобралась бы, – кручинится она, – а то что это за судьба такая – на турнике не повисеть, по деревьям не полазить, сальто не покрутить? Я даже вас с Каринкой толком разнять не могу!
Что правда, то правда. Нас с Каринкой разнимать она не умеет. А поскольку разнимательница из Маринки никакая, сестра каждый божий день по двадцать восемь раз натурально меня убивает. С концами.
Пока она занимается конкретным членовредительством, Маринка только и делает, что прыгает кругом и старается вытянуть меня
– Маринка, – ору я, – отпусти подол, лучше тяни меня за ногу!
– Не могу за ногу, – пыхтит Маринка, – если ты ногой дернешь, то можешь вывихнуть мне плечо. А подолом ты дернуть не можешь!
– Почему не могу, очень даже могу, – кряхчу я и пытаюсь резко повернуться, чтобы продемонстрировать, как можно дернуть подолом. Маринка выпускает край моей юбки, испуганно отбегает на безопасное расстояние и оттуда, затравленно озираясь и поскуливая, наблюдает за моей трагической кончиной.
– Сейчас тетю Надю позову! – наконец спохватывается она.
Пока Маринка бегает за мамой, а сестра отдирает мой скальп, я отпихиваюсь из последних сил и ностальгирую. Вот если бы здесь была Мань– ка, думаю я, она бы точно что-нибудь придумала. Огрела бы Каринку чем тяжелым, вцепилась бы ей в лопатку и оттащила в сторону, на худой конец полезла бы в драку и самоотверженно отвела часть сестриного, хм, темперамента на себя.
В общем, как ни крути – но без прямого участия Маньки оставаться сестрой Каринки крайне небезопасно для жизни и здоровья. Поэтому, когда Манька гостит у своей мамы, я только и делаю, что выживаю. Очень не хочется на заре жизни протянуть ноги от повышенного внимания родной сестры.
Уж если мы так болезненно переносим отсутствие Маньки, то представьте, как переживает Ба! Правда, вида не подает. Собирая внучку в путь-дорогу, настраивает себя на мажорный лад. Так и говорит – наконец-то ты уедешь, и я смогу немного отдохнуть. А то сколько можно с тобой воевать? Это же надо было такой строптивой уродиться? И в кого ты такая, ума не приложу.
И цокает языком. Или оглушительно хмыкает.
– Ба, может, она в тебя? – как-то предположила Каринка.
– Я была идеальной девочкой, – отрезала Ба, – очень сознательной и послушной. Никогда не шалила и приносила из школы одни пятерки, ясно?
– Ясно, – отозвались мы. – Значит, Манюня в дядю Мишу.
– Миша был изумительным ребенком, – встопорщилась Ба. – Никогда слова поперек матери не говорил и вел себя просто образцово.
– А что ему матерь на это говорила? – прогудела Каринка.
– Какая матерь? – запнулась на полуслове Ба.
– Ну, Ба, ты же сказала, что дядя Миша слова поперек матери говорил, вот я и спрашиваю, а что матерь поперек его слов говорила?
– НЕ говорил! – Ба уставилась на Каринку своим фирменным взглядом, потом прищурилась и вкрадчиво спросила: – Деточка, как ты думаешь, кто такая матерь?
– Не знаю.
– А кто у дяди Миши мама?
– Ну, Ба! – возмутилась сестра. – Конечно же, ты!
– А матерь?
– Мачеха? – предположила Каринка.
– Матерь-и-мачеха, ага! – фыркнула Ба.
Когда Манька уезжает, мы с сестрой часто ходим в гости к Ба. Ну, чтобы она меньше страдала в разлуке. Ба угощает нас песочным печеньем, поит кисленьким компотом из алычи и бодро рассказывает, сколько всего успела закатать в банки в отсутствие
Можно подумать, мы что такое страшное натворили! Ну да, своровали на стройке полведра цемента и замесили на пороге десятой квартиры неплохой такой раствор. А чего у них поперек запертой двери лопата стояла? День стояла, два стояла. Мы ходили туда-сюда, щупали ее за погнутые наступы, громко спорили, как правильно называется черенок. Ритка из тридцать пятой говорила, что кочерыжкой, а мы с Маринкой выдвинули версию, что скорее уж рукоятью. Шум от нашего спора стоял такой, что тетя Сирун из тринадцатой квартиры раз восемь выскакивала на лестничную площадку и орала на нас разными укоризненными словами. Мы разбегались, но через какое-то время возвращались обратно. Лопата словно гипнотизировала нас. Поэтому, когда и на третий день ее с порога никто не убрал, мы решили пустить ее в дело. А то торчит, видом своим нас возбуждает, сколько можно! Притащили со стройки цемент, высыпали на порог, сделали лунку, досыпали песочка, налили воды и замесили практически профессиональный раствор. И оставили застывать. Вот.
Вернувшиеся к вечеру хозяева квартиры обнаружили у себя на пороге живописную бетонную лепешку с торчащей лопатой в сердцевине. Другие бы порадовались такой красоте, а эти подняли ор и стали громко отколупывать конструкцию, всяко понося идиотов, которые решились на такую шутку. На шум прибежала тетя Сирун и оперативно вспомнила, кто из детей три дня подряд ошивался в подъезде. Заодно строго спросила, какого черта десятая квартира оставляла у себя на пороге лопату.
– У нас замок сломался, а в хозяйственном завоз обещают только к концу недели. Вот мы и перегораживали дверь лопатой для надежности, – пропыхтела десятая квартира.
Тетя Сирун какое-то время глотала ртом воздух, не в силах выдавить из себя адекватный ответ на столь необдуманное поведение соседей, потом махнула рукой и побежала к нашим мамам – скандалить.
По итогам скандала досталось всем – и Маринке из тридцать восьмой, и Ритке из тридцать пятой, ну и нам с Каринкой досталось, куда уж без нас.
И хотя Ба отлично знает эту историю со всеми леденящими душу подробностями, все равно заставляет нас пересказать ее от начала и до конца. И пока мы понуро исповедуемся, как волокли со стройки цемент, заткнув дырявый бок ведра Риткиной спиной, Ба подкладывает нам печенье, подливает компот и цокает возмущенно языком. И хотя лицо у нее серьезное, в глазах бегают озорные искорки. Мне иногда кажется, что Ба так привыкла к нашим проделкам, что, если на ее пути случается хоть один не отягощенный треволнениями мирный день, она начинает сильно дергаться по этому поводу. Испортили мы взрослых, что уж там говорить. Превратили из образцовых людей в хулиганов. Вон, даже мама вынуждена приврать тете Сирун, чтобы выгородить нас! Главное, так убедительно и гладко приврала, что в душу прокрались нехорошие подозрения насчет ее образцово-показательного поведения в детстве.