Все оттенки голубого
Шрифт:
– О, Рю, спаси меня, спаси! – выдавила она.
От ее тела исходил странный запах. Я бросился в туалет и меня стошнило. Рэйко присела на кафельные плитки под душ, непонятно было куда устремлены ее покрасневшие глаза.
– Рэйко, большая кукла, ты едва не утонула! – Кэй выключила душ, засунула руку в промежность Рэйко и расхохоталась при виде того, как испуганная Рэйко подскочила.
– Это же Кэй! – воскликнула Рэйко, обняла ее и поцеловала в губы.
Кэй метнулась ко мне, когда я сидел на туалетном стульчаке.
– Слышь, Рю, приятная здесь прохлада, а? Эй, да у тебя симпатяшка.
Она взяла
– Рю, ты мерзавец, у нас не так много цыпочек, а ты забрал сразу двоих!
Хлопая меня по щекам, он грубо вытащил нас в соседнюю комнату, еще мокрыми, и швырнул на пол. Когда мы упали, мой хуй, все еще находившийся внутри Кэй, перекрутился, и я застонал от боли. Швырнув Рэйко на кровать, словно сделав пас в регби, Боб водрузился на нее. Она сопротивлялась и что-то лепетала, но тот ее прижал и, запихнув в рот кусок творожника, заткнул ей пасть. На проигрывателе запел Осибиса. Моко подтерла задницу, и лицо у нее искривилось. На туалетной бумаге были видны следы крови. Она протянула бумагу Джексону и пробормотала:
– Это ужасно!
– Тебе понравился этот творожник, Рэйко? – поинтересовалась Кэй, лежа на животе на столе.
– Что-то бушует у меня в брюхе, – сказала Рэйко, – словно я проглотила живую рыбу или что-то в этом роде.
Я встал на кровать, собираясь сделать ее снимок, но Боб оскалился и столкнул меня. Скатившись на пол, я ударился о Моко.
– Рю, я ненавижу этого типа, я сыта по горло, он педик, правда?
Моко взобралась на Оскара, который покачивал ее, одновременно обгладывая кусочек цыпленка. Она снова начала плакать.
– Моко, с тобой все в порядке? Больше не болит? – спросил я.
– Я уже ничего больше не понимаю, Рю, просто ничего не понимаю.
Она раскачивалась в ритме мелодии Осиби-са. Кэй сидела на колене у Джексона, посасывала вино и о чем-то болтала. Натерев ее тело ломтиком бекона, Джексон побрызгал на нее ванильным экстрактом. Раздался дикий вопль:
– Что это?
Красный ковер был усыпан разным барахлом: нижним бельем, хлебными крошками, остатками салата и помидоров, самыми разными волосами, окровавленными салфетками, рюмками и бутылками, виноградными косточками, спичками, растоптанными вишнями. Моко, качаясь, поднялась на ноги. Джексон склонился над ней, чтобы наложить пластырь и подарить поцелуй.
Прижимаясь к столу подбородком и тяжело дыша, Моко набросилась на краба, как изголодавшийся ребенок. Потом один из черных предложил ей свой член, и она тоже засунула его себе в рот. Пощекотав его языком, она отодвинула член в сторону и снова вернулась к крабам.
Красные клешни хрустели у нее на зубах, и она руками вытаскивала из них мясо. Она смазывала его майонезом и засовывала в рот, при этом майонез капал ей на грудь. Запах крабов распространился по комнате. Рэйко лежала на кровати и продолжала завывать. Дарем вошел в Моко сзади. Ее задница подрагивала, но она не выпускала краба, и только лицо у нее искривилось. Она пыталась выпить вина, но так как ее тело раскачивалось,
– Очень вкусно.
– Я же говорила вам много раз, чтобы вы не связывались с этим Джексоном, он на прицеле у военной полиции, и в ближайшее время его посадят, – сказала Лилли, отключая телевизор, где пел какой-то юноша.
– Хорошо, давайте заканчивать, – сказал Оскар и распахнул двери на веранду. В комнату ворвался пронизывающий, освежающий холодный ветер, которого мне так не хватало.
Но пока все еще валялись голыми, заявилась женщина Боба по имени Тами и устроила потасовку с Кэй, которая мешала ей поколотить Боба. Братом Тами был крупный гангстер, и поскольку она собиралась помчаться и обо всем рассказать ему, у меня не было другого выхода, как привести ее домой к Лилли. Поговаривали, что Лилли была ее подругой, о чем она сама всем рассказывала. Всего несколько минут назад Тами сидела на диване напротив и вопила:
– Я их убью!
У нее на боку остались следы ногтей Кэй.
– Я же тебе говорила, что лучше не приводить этих ублюдков, которые ничего не знают о районе Ёкота? Что бы ты делал без меня? Ты бы не отделался так просто: брат Тами действительно крутой.
Она отпила из стакана глоток кока-колы с плавающей в ней долькой лимона, после чего протянула стакан мне. Она причесалась и переоделась в черное бикини. Все еще сердясь и не вынимая изо рта зубную щетку, пошла на кухню и вколола себе филопон.
– Извини, Лилли, пора заканчивать.
– Со мной все в порядке. Я знаю, что завтра ты сделаешь то же самое… Слушай, тут привратник в моем доме, парень из Ёкосука, интересовался: не хочу ли я купить немного меска-лина. Хочешь попробовать, Рю?
– Сколько он хочет за одну таблетку?
– Он говорил про пять долларов. Купить?
У Лилли даже завитушки на лобке были выкрашены в тон волос на голове. Она сказала мне, что в Японии не продаются краски для изменения цвета растительности внизу живота, и поэтому ей пришлось самой заказывать их из Дании.
Сквозь ее волосы, свисающие мне на лицо, была видна лампа на потолке.
– Знаешь, Рю, ты мне приснился, – сказала Лилли, обвивая мою шею.
– Это тот сон, когда я скачу в парке на коне? Я про него уже слышал. – Я провел языком по уже отросшим бровям Лилли.
– Нет, это уже другой, не про парк. Мы вдвоем отправляемся к океану, на великолепное побережье. Там огромный пляж, широкий и песчаный, на котором нет никого, кроме нас с тобой. Мы плаваем и забавляемся на песке, а потом видим вдали город. Он так далеко, что нам немногое удается рассмотреть, но все же мы различаем даже лица живущих там людей. Ведь именно так бывает во сне? Вначале у них происходит какое-то торжество, какой-то чужеземный праздник. Но через некоторое время в городе начинается война, грохочет артиллерия. Причем это настоящая война, хотя она происходит далеко от нас, но нам прекрасно видны солдаты и танки. А мы с тобой, Рю, просто наблюдаем за этим с побережья, как в полубреду. И ты говоришь: «Эй, посмотри, там идет война». А я говорю: «Да, точно».