Все повести и эссе
Шрифт:
Саша полез в сумку и вынул чуть подмявшиеся за время долгого путешествия бумаги. Борис Емельянович, сверкнув похожим на пулеметный патрон с золотой пулей «Монт-Бланком», прямо на броне не глядя подмахнул два первых листа, а над третьим задумался.
– Это я так не могу, – сказал наконец он, – это надо в главк звонить. Это даже не я должен подписывать, а Прокудин Павел Семенович.
Поглядывая на часы, он навертел номер.
– Павла Семеновича. Так. А когда будет? Нет, сам свяжусь.
Он повернулся к Саше и значительно
– Ты не очень удачно пришел, – сказал он. – Через пять минут наступление. А если ты бумагу хочешь подписать, в главк надо ехать. Хотя подожди… Может, быстрее выйдет. Проедешь немного со мной.
Борис Емельянович склонился над компьютером.
– Черт, – сказал он через минуту, – где это Итакин ходит? Не могу двигатель запустить.
– А вы директорию смените, – сказал Саша, – вы же в корневой директории. Или сначала в «Нортон» выйдите.
– А ну попробуй, – ответил Борис Емельянович, отходя в сторону.
Саша привычно затюкал по клавишам; заверещал дисковод хард-диска, и почти сразу же мощно и тихо загудела электрическая трансмиссия танка, а воздух наполнился горьким дизельным выхлопом. Борис Емельянович ловко запрыгнул на броню; Саша предпочел подтянуть к танку стул и уже с него шагнул на чуть приподнятую корму.
В башне оказалось просторно и очень удобно. Саша заглянул в прицел, но тот пока не работал; тогда он огляделся. Изнутри башня напоминала любовно украшенную водителем кабину автобуса – по бокам от казенника пушки висели брелочки, флажки, обезьянки, а к броне было приклеено несколько вырезанных из журнала девушек в купальниках.
Борис Емельянович кинул Саше шлемофон и скрылся в отделении водителя; двигатель взревел, и танк выкатился на огромную равнину, где далеко впереди возвышалась похожая на вулкан гора со срезанным границей монитора верхом. Саша по пояс высунулся из люка, огляделся и увидел по бокам еще десятка два таких же танков; два или три возникли прямо на его глазах.
– Как такое построение называется? – спросил он в микрофон.
– Какое? – донесся искаженный наушниками голос Бориса Емельяновича.
– Когда танки все на одной линии? Ну, если бы это солдаты были, была бы цепь, а это как называется?
– Не знаю, – ответил Борис Емельянович. – Так после обеда всегда бывает – просто одновременно выходим. Ты лучше посчитай, сколько танков вокруг?
– Двадцать шесть, – сосчитал Саша.
– Понятно. Бабаракин на бюллетене, Сковородич в Австрии, а остальные все здесь. Жаркий сегодня день будет.
– Двадцать первый, двадцать первый, с кем говорите? – раздался в шлемофоне чей-то голос.
– Говорит двадцать первый, вызываю семнадцатого, прием.
– Семнадцатый слушает.
– Семнадцатый, у меня тут парень из Госснаба, ему одну бумагу подписать. Чтоб не ехать через весь город.
– Понял вас, двадцать первый, – отозвался голос, – через десять минут у фермы.
Танк Бориса Емельяновича
– Залазь в башню, – велел Борис Емельянович, – и люк закрой. Вон на том холме гранатометчик сидит.
Саша повиновался – и в самое время: по броне ударило, и послышалось резкое и громкое шипение.
– Вот он, курва-а, – прошептал голос Бориса Емельяновича в наушниках, и башня стала медленно поворачиваться вправо.
Саша увидел на экране прицела совместившийся с вершиной горы квадратик и выскочившую надпись «gun locked». Но Борис Емельянович не спешил стрелять.
– Ну же! – выдохнул Саша.
– Подожди, – зашептал Борис Емельянович, – дай я осколочный заряжу… Бронебойные нам еще понадобятся.
Снова зашипело и ударило по броне, а в следующий момент рявкнула пушка «Абрамса», и на вершине холма словно выросло огромное черно-красное дерево.
Вскоре слева от шоссе появилась и стала стремительно приближаться окруженная невысоким забором ферма, похожая на заброшенную правительственную дачу. Метрах в трехстах Борис Емельянович затормозил, и так резко, что Саша, глядевший в прицел, наверняка посадил бы себе синяк под глазом, если бы не мягкая резина вокруг окуляров.
– Что-то мне вон то окно не нравится, – сказал Борис Емельянович, – дай-ка я…
Башня поехала влево, и опять рявкнула пушка. Ферму заволокло огнем и дымом, а когда их снесло, от уютного двухэтажного домика остался только закопченный фундамент с небольшим куском стены, в котором осталась непонятно куда раскрывшаяся дверь. Борис Емельянович на всякий случай дал длинную очередь из пулемета, перебившую несколько досок в заборе, и медленно поехал к ферме.
– Можешь пока выйти поразмяться, – сказал он Саше, когда танк затормозил у пепелища, – вроде все спокойно.
Саша вылез из башни, спрыгнул на землю и повертел головой. Голова гудела, чуть подрагивали колени, и хотелось на всякий случай схватиться за какой-нибудь поручень вроде тех, что были в башне.
– Что, скис? – дружелюбно спросил Борис Емельянович. – Ты попробуй так пять дней в неделю, по восемь часов, да еще когда на тебя одного по три Т-70 выезжают. Вот когда коленки задрожат. Здесь-то место тихое, благодать…
Действительно, место было красивое – на ровном поле кое-где поднимались деревья, за шоссе зеленела роща и оттуда доносился тихий птичий щебет. Из-за тучи вышло солнце, и все вокруг приобрело такие нежные цвета, которые бывают только на хорошо настроенном ВГА белой сборки и которых никогда не даст ни корейский, ни тем более сингапурский монитор, что бы ни писали в глянцевых многостраничных паспортах хитрые азиаты.