Все повести и рассказы Клиффорда Саймака в одной книге

Саймак Клиффорд Дональд

— Вот, — сказал Бишоп шкафу, — выпейте это за меня.

Он поставил стакан, к которому так и не притронулся, на шкаф.

Шкаф от удивления булькнул.

— Я не пью, — сказал он.

— Тогда слейте в бутылку.

— Я не могу этого сделать, — в ужасе сказал шкаф. — Это же смесь.

— Тогда разделите ее на составные части.

— Не могу, — взмолился шкаф. — Не хотите же вы…

Раздался шелест, и посередине комнаты появилась Максайн.

Она улыбнулась Бишопу.

— Что происходит? — спросила она.

Шкаф

обратился к ней:

— Он хочет, чтобы я разложил коктейль на составные части. Он же знает, что я не могу этого сделать.

— Ну и ну, — сказала Максайн. — А я думала, что вы умеете все.

— Этого сделать я не могу, — сухо сказал шкаф. — Почему бы вам не взять коктейль?

— Хорошая мысль, — согласилась девушка. Она подошла к шкафу и взяла стакан. — Что с вами? — спросила она Бишопа.

— Я просто не хочу пить. Разве человек не имеет права…

— Имеет, — сказала Максайн. — Конечно имеет. А что у вас с рукой?

— Ожог.

— Вы уже достаточно взрослый, чтобы не баловаться с огнем.

— А вы достаточно взрослая, чтобы не врываться в комнату таким образом. Когда-нибудь вы соберете себя точно в том месте, где будет стоять другой человек.

Максайн захихикала.

— Вот это будет смешно, — сказала она, — Представьте себе, вы и я…

— Это была бы каша.

— Предложите мне сесть, — сказала Максайн. — Давайте будем общительными и вежливыми.

— Конечно садитесь.

Она села на кушетку.

— Меня интересует самотелепортация, — сказал Бишоп, — Я спрашивал вас, как это делается, но вы мне не ответили.

— Это просто само пришло ко мне.

— Не может быть, чтобы телепортировали вы сами. Люди не обладают парапсихическими…

— Когда-нибудь вы взорветесь. Слишком уж кипите.

Бишоп сел рядом с Максайн.

— Да, я киплю, — сказал он, — Но…

— Что еще?

— А вы когда-нибудь задумывались над тем, как это у вас получается? Пытались ли вы перемещать что-нибудь еще… не только себя?

— Нет.

— Почему?

— Послушайте. Я заскочила, чтобы выпить с вами и немного забыться, а не заниматься техническими разговорами. Я ничего не знаю и не понимаю. Мы многого не понимаем.

Максайн взглянула на Бишопа, и в ее глазах мелькнул испуг.

— Вы притворяетесь, что вам не страшно? — продолжала она. — Давайте перестанем притворяться. Давайте признаемся, что…

Она поднесла стакан к губам, и вдруг он выскользнул из руки.

— Ах!

Стакан повис в воздухе над самым полом. Затем он поднялся. Максайн протянула руку и схватила его. Но тут он снова выскользнул из ее дрожавшей руки. На этот раз упал на пол и разбился.

— Повторите все снова, — сказал Бишоп.

— Это со мной впервые. Я не знаю, как это случилось. Я просто не хотела, чтобы он разбился, и…

— А во второй раз?

— Вы дурак, — возмутилась Максайн. — Я говорю вам, что я ничего не делала. Я не разыгрывала вас. Я не знаю, как это

получилось.

— Но получилось же. Это начало.

— Начало?

— Вы не дали стакану упасть на пол. Вы телепортировали его обратно в руку.

— Послушайте, — мрачно сказала она, — перестаньте обманывать себя. За нами все время следят. Кимонцы иногда устраивают такие трюки. Ради шутки.

Она рассмеялась и встала, но смех ее был неестественный.

— Вы не пользуетесь случаем, — сказал Бишоп. — Вы ужасно боитесь, что над вами будут смеяться. Надо быть мудрой.

— Спасибо за коктейль, — сказала она.

— Но, Максайн…

— Навестите меня как-нибудь.

— Максайн! Погодите!

Но она уже исчезла.

Надо забыть о самолюбии. Надо проанализировать факты, думал Бишоп. У кимонцев более высокая культура, чем у нас. Другими словами, они ушли дальше по дороге эволюции, чем мы ушли от обезьяны. А как людям Земли достичь этого?

Дело здесь не только в уме.

Возможно, здесь важнее философия — она подсказывает, как лучше использовать ум, который есть у человека, она дает возможность понимать и правильно оценивать человеческие достоинства, она учит, как должен действовать человек в своих взаимоотношениях со Вселенной.

И если кимонцы все понимают, если они добились своего, разобравшись во всем, то нельзя представить себе, чтобы они брали к себе на службу других разумных существ в качестве щенков. Или даже в качестве товарищей по детским играм. Но это могло бы быть в том случае, если бы игра приносила пользу не их детям, а детям Земли. Они осознавали бы, какой ущерб наносит подобная практика, и пошли бы на нее только в том случае, если бы в конце концов из всего этого вышел толк.

Бишоп сидел, думал, и собственные мысли казались ему логичными, потому что даже в истории его родной планеты бывали периоды, когда переход на новую, высшую ступень развития требовал издержек.

И еще.

В своем развитии люди не скоро обретут парапсихические способности, так как они могут быть губительно использованы обществом, которое эмоционально и интеллектуально не подготовлено к обращению с ними. Ни одна культура, которая не достигла зрелости, не может обрести парапсихического могущества, потому что это не игра для подростков. В сравнении с кимонцами люди могут считать себя лишь детьми.

С этим было трудно согласиться. Это не укладывалось в голове. Но согласиться было необходимо. Необходимо.

— Уже поздно, сэр, — сказал шкаф. — Вы, по-видимому, устали.

— Вы хотите, чтобы я лег спать.

— Я только предположил, что вы устали, сэр.

— Ладно, — сказал Бишоп.

Он встал и пошел в спальню, улыбаясь про себя. Послали спать… как ребенка. И он пошел.

Не сказал: «Я лягу, когда мне будет надо». Не цеплялся за свое достоинство взрослого. Не капризничал, не стучал ногами, не вопил.