Все прекрасное – ужасно, все ужасное – прекрасно. Этюды о художниках и живописи
Шрифт:
М: Пушкин, на-х… – б… говорил своей мамане: дай кружку. Выпьем!
Ж: Дурак ты. Не мамане, а няне Арине Родионовне.
М: Ну да, вспомнил: голубка дряхлая моя.
Ж: У него еще дружок был – Лермонтов.
М: Дура, Лермонтов родился, когда Пушкин умер.
Ж: Я Лермонтовым тебя прикалывала. Ну ты молодец: не прокололся, б…!
Вы намечали (цели), строили (планы), устанавливали (планку), выполняли (обязательства), брали (рубежи), побивали (рекорды). Железная воля! Иной скажет: «Это все немцы, тевтонская кровь».
Вот Вы первый раз в Нью-Йорке. Берете карту города. Одалживаете у меня шариковую ручку BIC. Именно «биками» Вы выделывали свои рисунки, доводя поверхность бумаги до состояния черного бархата. Кстати, еще в Москве Вы безбожно (вовсю и всю дорогу) крали шариковые ручки. Просто напасть какая-то: пришел Пригов – в доме ни одной ручки. Впрочем, я не сердился; мне даже нравилось. Позже, на первых порах жизни в Америке, мы с Алесей Вам посылали «бики» упаковками в Москву.
Так что же Вы сделали с той самой картой и с той самой шариковой ручкой BIC? Взяли и расчертили изображенный на карте город на квадраты соответственно количеству дней Вашего пребывания в нем. (Опять положили мою ручку к себе в карман!) И каждый день отправлялись в один из квадратов. И обходили методично улицу за улицей. И изучали методично дом за домом. Ну чем не Гуго Пекторалис?
Начали с нашего, надо сказать, в то время веселенького квартальчика.
Уже на лестнице столкнулись и познакомились с моими соседями – симпатичной парочкой: жгучим брюнетом Бобом и жгучим блондином Эриком. На прощание Боб с Эриком с энтузиазмом воскликнули: «Call us! Call us!! Call us!!!»
В подъезде страдал председатель кооператива – еврей в ермолке Стивен. Стивен мечтал переехать «из этого ада» на Upper West Side, где чисто и проживают порядочные люди – евреи, соблюдающие кошер.
Справа от входа располагался приют для сексуальных преступников, отсидевших свое и вышедших на волю. Кто-то из них вытащил матрас на улицу и грелся на солнышке. Маленький белый человек с живыми глазами заглядывал в лицо каждой проходящей мимо женщине.
У следующего дома притормозил шикарный лимузин. Из авто выплыли трансвеститы: два гиганта. Один-одна в костюме Мальвины, другой-другая в костюме Дюймовочки. В глубине салона автомобиля мелькнула подозрительная личность. Девчушки вошли в дом и исчезли. На двери висела вывеска «Волшебный театр». Окна всегда были плотно задернуты черным бархатом.
На перекрестке Вы заметили афроамериканского мальчишку. Удивились и даже умилились: ведь в Америке дети не появляются на улице без сопровождения взрослых. Подойдя поближе, Вы увидели, что славный малыш запустил руку в штаны и…
Из-за угла с грохотом завернул концертный рояль. Рояль толкал перед собой местный Агасфер. Неутомимый путник на мгновенье остановился, извлек из инструмента чудовищный какофонический пассаж и побрел дальше грохотать.
Из небытия материализовался бомж с протянутой рукой: «Христа ради, подайте на проститутку!»
Посередине тротуара присела покакать толстая негритянка в колпачке Санта-Клауса. Увидев Вас, негритянка напомнила басом:
Взлетела вверх чугунная крышка канализационного люка.
Взметнулся в небеса огненный столб.
Чуть подальше в черном плаще до пят трехметровая Смерть мерила улицу семимильными шагами. Глаза ее мерцали.
Приближался жуткий праздник Хэллоуин.
Ну а потом Вы направились к Вагричу Бахчаняну. Знакомиться. А у Вагрича…
Впрочем, вспомним сначала, что в искусстве, как и в жизни, бывают вероятные и невероятные совпадения. Когда-то в середине 70-х я написал картину «В красном пространстве». На ней был изображен бегущий Голем в форме милиционера. На лице, на руках, на ногах и на теле милиционера я изобразил множество глаз. Чуть позже в картинах серии «Алефбет» я изображал круги, антропоморфные и крылатые существа также с множеством глаз. Персонажи эти были изначально навеяны метафорами, к которым прибегнул пророк Иезекииль для описания «видения Видения» – cобытия, свидетелем которого ему довелось быть.
Однажды я увидел на картинах знакомого художника силуэты людей, крылатых существ и птиц, точно так же, как и на моих картинах, заполненных множеством глаз.
Вероятно, источником вдохновения для этого художника была та же книга пророка. Разные масштабы фигур, разные манеры исполнения и разные контексты – поэтико-эзотерический и поэтико-бытовой – говорят лишь о совпадении. Об «общем воздухе».
А теперь обратно в Нью-Йорк. В октябрь 1990-го.
Напоминаю: канун Хэллоуина.
Вы только что зашли к Вагричу Бахчаняну. Вынимаете из рюкзака самиздатские и всамделишные книжицы.
Раскладываете на столе.
И вот уже читаете «Некрологи»:
«Центральный Комитет КПСС, Верховный Совет СССР, Советское правительство с глубоким прискорбием сообщают, что 30 июня 1980 года в городе Москва на 40-м году жизни проживает Пригов Дмитрий Александрович».
Вагрич вспоминает свое (неопубликованное, написанное в эмиграции):
«Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Призидиум Верховного Совета СССР, Академия наук СССР с прискорбием сообщают о том, что академик САХАРОВ АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ чувствует себя нормально и продолжает заниматься своей деятельностью».
Вспомнил и онемел. Обиделся.
А Вы-то – невинное дитя – ничего не подозревали.
И были поражены, когда несколько лет спустя во время славистской конференции в Лас-Вегасе Бахчанян передал Вам записку: «Приговор: Пригов – вор».
Вы лишь руками развели.
Потому что, по всей видимости, это было то самое поразительное вероятно-невероятное совпадение.
Тот самый упомянутый выше общий воздух.
Вероятно-невероятное совпадение заключается в том, что Вы написали однажды очень похожий текст. И вероятно-невероятное совпадение также и в том, что в тот самый канун Хэллоуина среди десятков, сотен тысяч написанных Вами текстов выбрали именно «Некрологи», чтобы прочесть Бахчаняну в день первого знакомства.