Все приключения мушкетеров

Дюма-отец Александр

– Их легко видеть. Слава богу, рот достаточно велик. Положительно, ваше высочество, я ошибался: вы красивее вашей жены.

– А как ты считаешь, я красивее этого Бекингэма?

– О да, и он это чувствует. Посмотрите, он старается с удвоенным жаром ухаживать за принцессой, чтобы вы не затмили его.

У принца вырвалось нетерпеливое движение; однако, увидев торжествующую улыбку на губах де Лоррена, он сдержал лошадь и пустил ее шагом.

– Впрочем, – сказал он, – что мне смотреть на кузину! Я же давно знаю ее. Ведь мы вместе воспитывались. Я достаточно видел ее ребенком в Лувре.

– Извините,

ваше высочество, она весьма изменилась, – заметил де Лоррен. – В те времена, о которых вы говорите, она была не такой блестящей и, главное, далеко не такой гордой. Помните тот вечер, ваше высочество, когда король не пожелал танцевать с ней, найдя, что она некрасива и плохо одета?

Герцог Орлеанский нахмурил брови. Действительно, нелестно для него было жениться на принцессе, которою король пренебрегал в молодости.

Может быть, он ответил бы своему фавориту, но в это мгновение, оставив карету, к принцу подъехал де Гиш.

Он издали следил за принцем и де Лорреном и напрягал слух, стараясь уловить фразы, которыми они обменивались.

Из коварства или по неосторожности де Лоррен не счел нужным притворяться.

– Граф, – начал он, – у вас хороший вкус.

– Благодарю за комплимент, – ответил де Гиш. – Но чем я заслужил его?

– Гм! Спросите его высочество.

– Конечно, – подтвердил герцог Орлеанский, – Гиш отлично знает, каким совершенным кавалером я его считаю.

– Раз мы на этот счет согласны, граф, я продолжаю, – сказал де Лоррен. – Не правда ли, вы уже неделю находитесь подле принцессы?

– Пожалуй, – ответил де Гиш, невольно краснея.

– Так скажите нам откровенно: как вы находите ее?

– Ее? – с изумлением спросил де Гиш.

– Да, ее внешность, ее ум?

Ошеломленный таким вопросом, де Гиш не сразу нашелся, что ответить.

– Ну, ну, де Гиш, – громко смеялся де Лоррен, – скажи, что ты думаешь, будь откровенен; его высочество приказывает.

– Да, да, приказываю, – сказал принц.

Де Гиш пробормотал несколько невнятных слов.

– Я знаю, что это щекотливый вопрос, – продолжал герцог Орлеанский. – Но ведь мне можно говорить все. Как ты ее находишь?

Желая скрыть свои чувства, де Гиш прибегнул к единственному средству защиты, которое остается у человека, застигнутого врасплох: он солгал.

– Я не нахожу принцессу ни красавицей, ни уродом. Скорее она недурна собой.

– Боже мой, граф! – вскричал де Лоррен. – И это говорите вы, так восхищавшийся ее портретом?

Де Гиш покраснел до ушей. На счастье, его горячая лошадь бросилась в сторону, и это помогло ему скрыть выступившую краску.

– Портретом? – спросил он, возвращаясь на прежнее место. – Каким портретом?

Де Лоррен не сводил с него глаз.

– Да, портретом. Разве миниатюра не похожа?

– Не знаю. Я забыл портрет: он исчез у меня из памяти.

– А между тем он произвел на вас сильное впечатление, – заметил де Лоррен.

– Возможно.

– Но она по крайней мере умна? – пожал плечами герцог Орлеанский.

– По-видимому, да, ваше высочество.

– А Бекингэм? – спросил де Лоррен.

– Не знаю.

– Должно быть, умен, – сказал де Лоррен, – раз он смешит принцессу, и она, кажется, с большим удовольствием разговаривает с ним. А неглупой и остроумной женщине

неприятно находиться в обществе глупца.

– Значит, он умен, – наивно ответил де Гиш, которому на помощь явился Рауль, увидевший его с опасным собеседником.

Де Бражелон обратился к де Лоррену и таким образом заставил его переменить тему разговора.

Въезд был торжественный и блестящий. Король, желая оказать брату почет, велел устроить великолепную встречу. Принцесса и ее мать остановились в Лувре, в том самом Лувре, где во времена изгнания они так страдали от забвения, бедности и лишений.

Дворец был негостеприимен раньше к несчастной дочери Генриха IV; его голые стены, провалившиеся полы, покрытые паутиной потолки, огромные полуразрушенные камины, эти холодные очаги, которые едва удавалось согреть на средства, из милости отпускаемые парламентом, – все теперь преобразилось. Великолепная обивка, пушистые ковры, блестящие плиты пола, картины в широких золотых рамах, повсюду канделябры, зеркала, роскошная мебель, телохранители с гордой осанкой и в шляпах с развевающимися перьями, огромная толпа слуг и придворных в передних и на лестницах – вот что встретило их теперь.

В огромных дворах, некогда печальных и немых, гарцевали всадники. Из-под копыт их лошадей, ударявших о камень, сыпались тысячи искр. Молодые красивые дамы поджидали в каретах дитя той дочери Франции, которая в годы своего вдовства и изгнания порой не находила полена дров для очага, куска хлеба для стола и которую презирали даже дворцовые слуги.

Вдовствующая королева возвращалась в Лувр с болью в сердце, полная горьких воспоминаний, между тем как ее дочь, обладавшая более изменчивым и забывчивым характером, ехала туда радостная и торжествующая. Королева знала, что блестящая встреча относилась к счастливой матери короля, восстановленного на втором троне Европы, тогда как дурной прием был оказан ей, дочери Генриха IV, в наказание за то, что она была несчастна.

Проводив принцессу и королеву в их покои, где они пожелали немного отдохнуть, все вернулись к своим обычным занятиям.

Бражелон прежде всего отправился к отцу, но узнал, что Атос уехал в Блуа. Он хотел повидаться с д’Артаньяном. Но мушкетер, занятый набором новой королевской гвардии, был неуловим. Бражелон вернулся к де Гишу. Но у графа шли совещания с портными и с Маниканом, отнимавшие у него все время.

С герцогом Бекингэмом дело обстояло еще хуже.

Молодой англичанин покупал одну лошадь за другой, одни драгоценности за другими. Он завладел всеми парижскими вышивальщицами, ювелирами, портными. Между ним и де Гишем происходил поединок изящества, ради счастливого исхода которого герцог готов был истратить миллион, тогда как маршал Граммон выдал де Гишу только шестьдесят тысяч ливров.

Бекингэм, смеясь, тратил свой миллион. Де Гиш вздыхал и без советов де Варда рвал бы на себе волосы.

– Миллион! – каждый день повторял граф. – Я буду побежден. Почему маршал не хочет дать мне вперед мою долю наследства?

– Потому, что ты ее истратишь, – говорил ему Рауль.

– Не все ли ему равно? Раз мне суждено от этого умереть, я умру… Тогда мне уже ничего не будет нужно.

– Но зачем умирать? – спросил Рауль.

– Я не хочу, чтобы англичанин превзошел меня в изяществе.