Все пули мимо
Шрифт:
— В таком случае вероятность успеха операции не выше десяти процентов, — морщится недовольно Сашок и встаёт. — Прикажешь мне план разработать?
Стоит он передо мной, весь подтянутый, весь уже в деле, шарики-ролики во всю мощь в черепушке вертятся, варианты разные прикидывая, но никак на лице это не отражается. Разве по взгляду стальному догадаться можно о работе его внутренней. Эх, генштаб по нему плачет. Небось, разработай он план войны в Чечне, в три дня порядок бы там навели.
Смотрю на него глазами выпученными и ни фига не понимаю: зачем нам
— Отставить, — теперь уже я усмехаюсь снисходительно. — С сегодняшнего дня ты у меня на должности мозгового центра будешь. Только идеи толкать, а разрабатывать их да в жизнь претворять — другие найдутся. Хватит тебе руки марать, что мокрушнику последнему, конкурентов фирмы устраняя.
Вижу, словно груз тяжёлый с плеч Сашка валится. Оттаивает он, и выправка солдафонская, что на миг в нём проявилась, линять с фигуры начинает.
— Добро, — хрипло соглашается, но, чувствую, не очень-то мне верит.
И правильно делает, потому что я тут же его немного разочаровываю.
— Единственной твоей и твоих ребят задачей в этом роде остаётся охрана моей личной безопасности.
— Ну, разве только «охрана безопасности», — давит в себе ухмылку Сашок. — Будь спокоен, обеспечим.
Кивает он мне на прощание и за дверью исчезает. И чего это там он ухмыляться пытался? Не дале как вчерась сам президент так выразился, снимая с должности одного из министров силовых, «…значит, за недостаточное обеспечение охраны безопасности граждан России…»
42
Всё как по писаному прошло. Вот умора была по телику видеть, как у членов окружной избирательной комиссии хлебальники поотпадали, когда при вскрытии урны на стол гора бюллетеней, что опара, полезла. Раз в десять по объёму больше, чем поместиться могло.
Сашок меня окончательно зауважал.
— Честно скажу, — говорит, — не ожидал от тебя такого. И как ты всё провернул? По моим данным, никто на комиссию не давил, взяток не совал, а пустые урны в присутствии иностранных наблюдателей опечатаны были.
— Ты в цирке когда-нибудь был? — ухмыляюсь. — Видел, как фокусник из шляпы кроликов достаёт? Вот и у меня такой фокусник есть. И не один, — быстро добавляю, чтобы даже тень подозрения от Пупсика отвести.
Смотрит на меня Сашок внимательно, словно видит впервые, и вдруг в его зрачках мигает что-то.
— Припоминаю я, — тянет задумчиво, — как мы с тобой стену «фазенды» штурмовали… Есть во всём этом что-то общее.
Сердечко у меня ёкает, а извилины в черепушке лихорадочно шебаршиться начинают, что пиявки в рассоле крепком.
«А ведь он все штучки-дрючки паранормальные только мне приписывает!» — догадка обжигает. Никого-то рядом с нами не было, когда я четверых «охотничков» за нашими душами в «москвиче» на трассе у аэропорта порешил, а затем, без шуму и пыли, на «фазенду» Сашка провёл.
— Ладно, —
Молчит Сашок, информацию зареальную переваривая. И верит он мне (куда против фактов попрёшь?), и не верит — материалистическое воспитание не позволяет.
— Однако к нашим баранам вернёмся, — вывожу его из задумчивости. — Что, по-твоему, дальше будет?
— В каком смысле? — переспрашивает.
— В смысле выборов.
— А… — равнодушно пожимает плечами Сашок, и по взгляду его остановившемуся вижу, что не выборами его голова занята, а моей персоной. Мол, и свела же его нечистая с таким выродком.
— Как всегда будет… — тянет. — Иностранные наблюдатели шум поднимут о грубейших нарушениях во время выборов и их откровеннейшей фальсификации, наша пресса эту шумиху до размеров вселенского пожара раздует, а Центризбирком результаты аннулирует и назначит перевыборы. Где-то на осень.
Киваю я удовлетворённо на всё на это, но вот последнее меня что обухом по башке шибает.
— Как так — на осень? Почему?! — возмущаюсь ошарашено. Так избирком мне все планы нарушит! Что это ещё за волокита в наше судьбоносное время, когда, можно сказать, весь народ в едином порыве хочет как можно скорее своего избранника в законодательном органе страны лицезреть! В морде лица моей персоны, разумеется.
— Всё согласно закону, — поясняет Сашок. — Да и не имеет смысла перевыборы раньше проводить, так как через месяц Дума на каникулы отправится.
— А вот фиг им! — вырывается у меня в запальчивости. — Я не я буду, если перевыборы через две недели не состоятся!
Смотрит на меня недоумённо Сашок, затем улыбку себе дипломатическую позволяет — это тебе, мол, не бюллетени фальшивые в урну напихать. А улыбка хитрая такая, ничего снисходительного или оскорбительного в ней вроде бы и нет, но вот превосходством мощным от морды Сашка так и прёт. Небось, в МГИМО специальный курс по улыбкам таким существует, поскольку ни у кого, кроме как у дипломатов, я таких улыбок на мордах не наблюдал. Года два, наверное, перед зеркалом тренироваться нужно, чтобы совершенства в исполнении достичь.
— Это вряд ли, — спокойненько так Сашок замечает.
Но и на меня тоже уравновешенность снисходит. А чего, собственно, петушиться? Всё в руках наших.
— Приходи завтра ко мне в домик вечерком, — говорю, — поужинаем, о том о сём покалякаем, телик поглядим. Программу «Время». Оттуда и узнаем, что всё, как я сказал, так и будет. На что спорим?
Вперился в меня Сашок озадаченно взглядом немигающим, молчит, шариками-роликами в черепушке ворочает.
— Да не боись, не на миллион баксов пари заключать будем. Точнее, это я на кон столько ставлю. А вот ты, ежели проиграешь, ма-ахонькое удовольствие мне доставишь. Про трезвенность свою завтра за ужином напрочь забудешь. Идёт?