Все рассказы и повести Роберта Шекли в одной книге
Шрифт:
— Похоже, мы нарвались на небольшую бурю! — крикнул из дальнего конца судна Барстоу. Дженкинс мрачно усмехнулся. Вокруг него рикошетили частицы мусора: дырявили плотную обшивку, проходили сквозь стены и опрокидывали шкафы.
— Рация! — отчаянно вскрикнул Мастерс. Очередной осколок лишил «Персефону» связи.
— Второй двигатель вышел из строя, — доложил Барстоу.
Взглянув на приборную панель, Дженкинс произнес:
— Давление все еще падает.
О том же сигнализировали барабанные перепонки.
Мимо,
— Дженкс! — позвал Барстоу. — Реактор барахлит. Руби питание!
Дженкинс отключил подачу энергии, и судно погрузилось во тьму. Дальше работали на ощупь.
— Проклятье! — вскрикнул Дженкинс: его обдало дождем из осколков плексигласа. Оказалось, кусок металла пробил лобовой иллюминатор; воздух с воем устремился наружу, увлекая штурмана за собой.
Так бы его и высосало из кабины, не успей он вовремя наложить заплату. Задыхаясь, Дженкинс обработал края пробоины.
— Корабль так долго не выдержит! — завопил Мастерс. — Нас порубит в фарш!
И вдруг все стихло. Искалеченная «Персефона» продолжила свой путь на Марс, а облако частиц, вращаясь, понеслось дальше, к Солнцу.
На борту царил кромешный мрак. Дженкинс не видел ничего, только искры мелькали перед глазами.
— На корме порядок, — доложился Барстоу. — Реактор можно запускать.
Дженкинс на ощупь добрался до приборной панели и подал питание на реактор. Плавно загудели, оживая, двигатели, однако тьма никуда не делась.
— А свет? — спросил Мастерс, пробираясь в переднюю часть корабля. — Его бы тоже неплохо включить.
Дженкинс пальцами пробежался по приборной панели, проверяя рычажки и кнопки.
— Странно, — произнес он. — Свет включен.
На корме закашлялся поврежденный движок, и только сейчас Дженкинс понял, что корабль потерял скорость и на борту у них — невесомость.
— Реактор фурычит, — сообщил, возвращаясь на мостик, Барстоу. — Но пару движков здорово зацепило. Остаток пути нам лучше проделать по инерции.
— Я все-таки попробую наладить освещение, — сказал Мастерс и двинулся к панели.
В темноте Дженкинс отлетел в сторону, уступая пилоту дорогу.
Ему вдруг стало казаться, будто он, кувыркаясь, летит на дно черной бездны. Желудок выкручивало, сколько Дженкинс ни напоминал себе, что они просто в свободном падении. Забавные вещи вытворяет с чувством равновесия сочетание невесомости и темноты.
— Ничего не понимаю, — произнес Барстоу. — Должно работать.
— Должно-то должно, — отозвался Мастерс. — Только вот почему-то не работает.
— Похоже, —
— Так нельзя, — ответил пилот. — Мы не можем без света. Где иллюминатор?
— Я его запечатал, — сказал Дженкинс.
— Попробую выяснить, в чем дело, — предложил Барстоу. Слышно было, как он оттолкнулся от стенки. Видимо, поплыл куда-то вглубь корабля.
— Однако положеньице, — произнес Дженкинс, просто чтобы нарушить тишину. И вернулся к приборной панели, где на черном фоне тускло светились экранчики навигационного оборудования. Сверившись с показателями, Дженкинс убедился, что с курса «Персефона» не сбилась.
— Ну и ладно, — сказал Мастерс. — Мы люди взрослые, темноты не боимся.
Да, пилоты — и впрямь люди взрослые и обученные. Прошедшие двадцать различных тестов на стрессоустойчивость, четко знающие свой предел прочности, подтвердившие на испытаниях смелость и решительность характера.
Вот только ни один тест не предусматривал такой ситуации.
Вскоре вернулся Барстоу.
— Ничего не нашел, но поиски неисправности продолжу. Хотя лучше, наверное, заранее смириться, что неделю-две мы проведем без света.
— Погодите! — вспомнил вдруг Дженкинс. — У нас же есть…
Он пошарил под приборной панелью.
— …аварийный фонарик.
— Не включай пока, — посоветовал бортмеханик. — Приборная панель на мостике светится сама по себе, зато счетчики на реакторе — нет. Мне фонарик пригодится, чтобы снимать показания.
— И то верно, — ответил Дженкинс и убрал фонарик в карман.
Повисла тягостная тишина. Она длилась и длилась, словно смешиваясь с угольно-черной темнотой.
— Ну, — произнес наконец Мастерс, — можно ведь байки травить и песни петь.
И начал насвистывать «Звездную пыль».
Первые несколько дней пролетели незаметно: экипаж занимался ремонтом. Еду и воду искали, вслепую шаря в недрах судна. Заранее приготовили и отсортировали инструменты, которые пригодятся на искусственном спутнике Марса.
Покончив с делами, экипаж принялся наконец травить байки, рассказывать анекдоты и читать стихи. Бурю они пережили довольно успешно, и настроение было приподнятое; космонавты весело парили под потолком, смеялись и обсуждали первое, что приходило на ум.
Потом пришла пора задушевных бесед. Оказалось, что Дженкинс и Барстоу — старые космические волки, но судьба свела их на борту одного корабля впервые. Мастерс, напротив, лишь недавно получил лицензию пилота. В часы откровения выяснилось, почему Дженкинс терпеть не может оранжевый цвет, почему Барстоу в четырнадцать лет сбежал из дома и какие слова в ночь перед вылетом сказала Мастерсу жена. И они еще много чего — пожалуй, даже чересчур много чего — узнали друг о друге.