Всё равно мы люди

Осипов Игорь Валерьевич

Ухо привычно фильтровало диа- и монологи смены, вычленяя нужное. В любом случае можно было откатить запись всего чата и прослушать нужный кусок по-новому.

— Ну это антропоморф модели уник пятьсот два. Предназначен для работы в условиях агрессивных атмосферных сред. Степень подобия девяносто один.

Я кивнул.

— Что значит степень подобия девяносто один?

— Это значит, что он способен выполнить большинство задач, свойственных настоящему человеку.

— Хорошо. Теперь смотри. Видишь вот это сооружение? Это резервный реактор. Поскольку

здесь наличествует атмосфера, то проще было изготовить классическую паровую турбину. В центральном блоке идёт расщепление материи в кванты. Высвобождающаяся энергия нагревает воду до состояния пара. Тот толкает многокаскадную турбину. Потом остывает и конденсируется. Потом повтор цикла. Здесь, — я похлопал по дверце, прежде чем продолжить, — блок предохранителей и физические датчики. Они дублируют основные. Надо открыть и проверить.

Стажер замер, глядя на дверцу.

— Ты что делаешь? — спросил я у него.

— Пытаюсь найти приложение управления.

Я поднял лицо в небо.

— Повторяю первый и последний раз. Она. Открывается. Вручную.

— Да ладно, ты меня троллишь?

Я взялся за рукоять и повернул на девяносто градусов, а потом потянул на себя. При этом синтетические мышцы, нанизанные на титанокарбоновый скелет, вздулись, подпирая внешний гибкий корпус тела, а мультипластиковые пальцы с резиновыми накладками скрипнули, скользя по запылённому металлу. Я поставил напоминалку, что надо продуть механизм двери. Дверца нехотя, но открылась.

— Вот это да, настоящие манометры со стрелками, и предохранители плавкие из металла, — заголосил стажер, — я визкат сделаю, друзьям кину. Пусть поудивляются. А это зачем? — начал он вопрос, но я его прервал.

В эфире творилось что-то странное. И страшное.

— Он на ручном идёт…

— Сколько их?

— Сорок два.

— По оптике идёт?

— Да. Он при ударе об атмосферу повредил механизмы управления.

— Значит, мастер ведёт, раз до сих пор тянет.

— Какая разница, мастер или нет, он на ручном, да ещё с дисфункцией. Не посадит.

— Откуда он, вообще, взялся?

— А я откуда знаю.

— Всеобщая готовность, внимание, всеобщая готовность! На аварийную посадку идёт малый лайнер! Всеобщая готовность!

— Ну стажер, готовься стать взрослым, — пробормотал я.

— Чего? — неуверенно переспросил он.

Вместо ответа я показал пальцем на постепенно увеличивающуюся точку посадочных огней. Лайнер не был предназначен для таких манёвров, но пытался дотянуть до квадратов посадочного поля.

— Ну же. Давай, давай. Аккуратнее. Любочка веди его спокойнее. Любонька спокойнее, — тихо шептал девичий голос в эфире, обращаясь к старшему диспетчеру.

Точка увеличивалась, и казалось, что лайнер успешно сядет. Но крики в эфире говорили об обратном.

— Слишком быстро снижается, не успеет погасить в нуль перед контактом! Чёрт, чёрт, слишком влево.

— Сколько?

— Пятьдесят метров расхождение.

— Моделирование!

— Принято. Три. Два. Один. При контакте с грунтом сломает шасси.

Семьдесят девять, каркас останется цел. Сто, разгерметизация. Восемьдесят шесть, потеря внешнего оборудования. Пожар пятнадцать. Столкновение с элементами базы сто.

— Скорость?

— При контакте горизонтальная сто восемьдесят.

— Всего-то? Хоть спасать кого будет.

Точка уже выросла до звездолета и шла прямиком на базу. Из разговоров я уже понял, что будет, но оставалось только ждать. Мы были бессильны действовать. Выпуклое зеркало искривителя пространства отстрелилось в аварийном порядке ещё в верхних слоях атмосферы. В штатном режиме оно отклонялось на девяносто градусов, подготавливая аппарат к атмосферному полёту. А сейчас он шёл на плазменниках с регулируемым вектором тяги и небольших крыльях. За ним тянулся белый след.

Лайнер вскоре неуклюже плюхнулся на брюхо, и по инерции, поднимая тучи пыли и грохоча металлом, попёр дальше. Будь это большой лайнер, то скорости были бы совершенно другие, да не предназначены большие для атмосферных полётов. Это был бы просто метеорит.

В эфире повисла тишина, а ведь были подняты все смены. Все напряжённо наблюдали.

Лайнер, меж тем, цепанул смятым крылом грузовик, дёрнулся влево и, прокатившись ещё сотню метров, въехал носом в дальний технический купол. От удара его снова развернуло, а потом он остановился.

Мы, не сговариваясь, бросились к исковерканному звездолету, выжимая из антропоморфов всё, что они могут. Когда добежали, то пришлось тормозить, выставив вперёд ладони, уперев их в корпус летательного аппарата. Пожара не было, и это даже очень хорошо. Я указал на запасной люк в хвостовой части.

Мы бросились туда. Без слов было понятно, что в сплющенной носовой части живых нет. Я ухватился обеими руками за слегка отошедший край люка и упёрся ногой в корпус. Загорелся маркер, предупреждающий о критической нагрузке на синтетическую мускулатуру, но люк даже не пошевелился.

— Помогай давай, чего стоишь?! — рявкнул я на стажера.

Тот тоже вцепился в металл. Теперь дверца поддалась, скрипнув только первые полсантиметра. Потом люк рывком открылся. От неожиданности стажер упал на одно колено, но рукоять так и не выпустил. Я заскочил внутрь. На голове сразу зажглись фонари, освещая мрак коридора. По обе стороны тянулись рядочки одинаковых дверей кают. Я открыл одну. Там в двух аварийных перегрузочных креслах сидели маленькие люди. Без сознания. На обоих были кислородные маски. Дети.

И тут я сообразил, о чём мы все забыли.

— Шеф! — заорал я в эфир.

— Он лайн, — серьёзным голосом ответили мне.

— Шеф, это полноценные люди. Что нам с ними делать?

Снова повисла тишина, продлившаяся пару минут.

— Кирилл.

— Да.

— Атмосферу в третьем хранилище смени с инертной на пригодную для дыхания и скомпонуй оборудование, чтоб спасённых разместить.

— Один час, шеф.

— Полчаса, — с металлом в голосе произнёс шеф.

— Шеф, хотя бы пятьдесят минут.