Все разумные (Сборник)

Амнуэль Павел Рафаэлович

— Откуда ты это можешь знать? — насторожилась Вера.

Фил помедлил и, помолчав, признался:

— Гущин сказал.

— Ты говорил с ним о своих подозрениях? — поразилась Вера. — Фил, ты сошел с ума!

— Нет… Я видел Гущина в тот день, когда… У Лизы, он тоже туда пришел. Мы говорили. Я сказал: могло ли это быть… Неужели, — сказал я, — кто-то нас достал? Нашу группу. Понимаешь?

— Чушь, — с отвращением сказала Вера. — Кому мы сдались со своими завиральными идеями?

— Я был тогда… Неважно. Гущин сказал, что смерть Лизы была естественной, и группа должна работать, как обычно. А сегодня я позвонил ему и сделал

вид, что так и не принял его объяснения. Боюсь, мол, что нас все-таки достали. И спросил, может ли он узнать, кто и откуда звонил по всем нашим номерам в то время, когда… Ну, ты понимаешь…

— И Гущин согласился это выяснить?

— А что ему стоит? Он все-таки официальное лицо. Может сослаться на администрацию Президента РАН, да мало ли какие у них там еще есть каналы… Он мне через час прислал на комп сообщение. Так что я точно знаю, что Эдик говорил с тобой семнадцать минут с мобильного телефона, а Миша трижды набирал номер Николая Евгеньевича, но на звонки никто не ответил.

— Так что же ты у нас выпытывал, если все это тебе было известно? — возмутилась Вера и, всплеснув руками, сбросила плед на пол.

— Вчера я ничего не знал, — сказал Фил, опустившись перед Верой на колени и закутывая пледом ее ноги.

Вера провела ладонью по волосам Фила, он опустил голову и уткнулся носом в ее колени, ощущая сквозь ткань пледа их упругость и податливость. Нужно было встать, зачем он делает это, не сейчас, нельзя… Но он только сильнее прижимался лицом к Вериным ногам, на глаза наворачивались слезы, и начали предательски дрожать губы.

— Хороший мой, — тихо сказала Вера. — Что же нам с тобой делать?

Фил понял вопрос по-своему, ответа у него не было.

— Давай забудем, — прошептала Вера ему в ухо. — Лизы нет, так получилось. Я тоже сомневалась, как ты. Но теперь мы поговорили, и я понимаю: никто не убивал.

Фил поднялся с колен, отряхнул брюки, сказал мрачно:

— Забудем, говоришь? Не получится. Потому что он на этом не остановится. Кто будет следующим?

— Фил, ты начитался детективов. Мотива нет, ты же сам знаешь.

— Нет мотива? — Фил стоял перед Верой, смотрел на нее сверху вниз, слова его падали, будто скатывались с высокого холма и подпрыгивали, наталкиваясь на камни. — Ты видела, какими глазами время от времени смотрел на Лизу наш дорогой Николай Евгеньевич?

— О чем ты? — возмутилась Вера.

— Не о нем самом, конечно. О сыне. Гарик. Его постоянная боль, его смертная мука.

— Гарика нет, — пробормотала Вера. — При чем тут Гарик?

— Ты не слышала, как Николай Евгеньевич сказал — это было месяца четыре назад, но я запомнил: «Господи, Елизавета Олеговна, — сказал он, — если бы был жив мой Гарик, вы были бы такой замечательной парой. О лучшей жене для моего сыночка я бы и мечтать не мог»? Ты слышала это?

— Да, — подумав, сказала Вера. — Вспоминаю. Ну и что? Наверно, они действительно было бы хорошей парой — на фотографии Гарик такой импозантный, и человек он был неплохой, судя по рассказам Николая Евгеньевича. Я не понимаю…

— Сейчас поймешь. Он сказал еще: «Гарик смотрит на нас оттуда, и ты ему нравишься, я уверен». Лиза хотела свести все к шутке, я не расслышал, что она сказала, но Николай Евгеньевич не шутил. Он на Лизу смотрел в тот момент глазами своего погибшего сына, и это был взгляд любовника, понимаешь ты это? Ты не видела, а я видел.

— Фил, ты фантазируешь…

—

Нет! Он хотел, чтобы Лиза и Гарик были вместе.

— Но это невозможно…

— Ты думаешь? В тот вечер — наверное, да. Тогда мы не добрались еще до формулировки полных законов, да и о большом мире наши дискуссии только начинались. А потом, месяц спустя, когда стало ясно, что система законов существует? Когда Николай Евгеньевич сформулировал полный закон энергии, а мы с Мишей придумали тройной переход? Николай Евгеньевич всю ту неделю был в подавленном состоянии — с ним это часто бывает, ты знаешь, в какие-то дни он вспоминает о Кларе и Гарике слишком часто, это его в конце концов доконает, но я сейчас о другом… Ты вышла в кухню, а Эдик как раз закончил излагать свой постулат о равноправии нематериальной Вселенной… И Николай Евгеньевич вдруг сказал, глядя на Лизу — я ведь сидел рядом с ней и все слышал: «Вот видите, — сказал он, обращаясь к ней, будто они находились одни в комнате, — вы с Гариком еще сможете быть вместе. Не здесь, а…» Он провел рукой окружность в воздухе, Лиза посмотрела на меня, и я увидел: она тоже прекрасно поняла, что именно Николай Евгеньевич имел в виду.

— Не здесь, а в большом мире, — сказала Вера.

— Вот именно. Разве тогда мы уже не знали, что живем не на Земле, точнее, не только на Земле? Разве тогда мы уже не говорили о том, что бесконечномерная Вселенная порождает бесконечномерную жизнь и что человек лишь малой частью своей сущности живет здесь, на этой планете, в своей материальной форме?

Да, они это обсуждали, Вера, конечно, помнила.

«Почему человеку во Вселенной отводится примитивная роль трехмерного существа, перемещающегося в четвертом измерении — времени? — нервничал Эдик. — Мы и человека, как, собственно, все, что существует во Вселенной, должны считать явлением многомерным и лишь частично материальным».

«Если принять вашу гипотезу, — подхватил Николай Евгеньевич, — то можно разрешить многие интересные проблемы. К примеру, смерть трехмерного тела еще не свидетельствует о том, что ушел из жизни человек, как многомерное существо. В трех материальных измерениях он перестал существовать — но он может быть жив во множестве других измерений! Может остаться жить то, например, что мы называем душой, не зная точного определения этой части нашего многомерия. А что представляет собой наше нематериальное тело — не те ли это идеи, которые при жизни трехмерного тела странным образом время от времени «всплывают» в сознании, являя собой неожиданные и, казалось бы, взявшиеся ниоткуда озарения и прозрения?»

«Не оттуда ли явления ясновидения? — поддержал Кронина Миша. — Во множестве измерений нашего тела мы существуем и в будущем, вам не кажется? И канал связи может быть нематериальным, почему нет? Если у человека в трехмерном пространстве есть две руки, то в многомерии почему бы ему не обладать миллионами конечностей — в том числе и нематериальных? И этими нашими неосознаваемыми руками мы приближаем к глазам то, что нам еще предстоит, или то, что предстоит окружающему нас миру. Почему, наконец, не предположить, что многомерный человек, потеряв на время трехмерное свое тело в материальном мире, когда-нибудь не обретет его вновь? Не именно такое, но похожее или даже вовсе другое: как ящерица отращивает себе новый хвост взамен старого? И не этот ли процесс регенерации собственного отмеревшего органа индусы назвали реинкарнацией?»