Все реки текут
Шрифт:
Лучшими мгновениями ее жизни были минуты одиночества и занятия живописью. Но она любила и компанию, могла веселиться и дурачиться не хуже других. С молодой бесшабашностью отдавалась она пикникам и балам, всецело погружаясь в вихрь веселья, пока все это вдруг не теряло цену в ее глазах. Тогда она устраивалась где-нибудь в уголке зала, наблюдая за скользящими по паркету танцующими парами, словно за марионетками в кукольном представлении. Ее охватывала грусть, глубокая и беспричинная.
Или же в разгар шумного пикника она уходила на берег реки и становилась у самой кромки воды, чей
Нежные краски неба и пышные зеленые кроны, отражающиеся в спокойной воде, вызывали в ней невыразимые чувства: она хотела бы объять весь видимый мир; она сама становилась этим нескончаемым потоком, этим ласковым беспредельным небом.
Именно река, а не люди привязывала ее к Эчуке – древняя река, которая, по преданиям аборигенов, спустилась с небес и, следуя за старой волшебницей и ее змеей, проложила свой извилистый путь через полконтинента, к далекому океану.
Не было в городе ни одной живой души, с кем могла бы Дели поделиться сокровенным. С Дэниелем Уайзом было не все ясно, но что касается ухаживающих за ней юных повес, их она всерьез не принимала. Но настал момент и она сделала ошеломившее ее открытие: они – мужчины, им предстоит выполнить в этом мире миссию мужчин. Один из них, Кевин Ходж, пришел однажды к дверям ателье в новенькой, с иголочки военной форме и, стесняясь, сказал, что хочет сфотографироваться перед отправлением в Южную Африку.
Выяснилось, что в течение некоторого времени он проходил обучение в милицейских частях и теперь подлежит отправке с очередным контингентом войск из штата Виктория. С ним отправлялись еще двое: Джордж Баретт и Тони Уисден.
Дели была потрясена: такие юные, беззащитные пойдут сражаться с этими огромными, страшными бурами, о которых она читала с содроганием жуткие истории. Ей казалось несправедливым, чтобы Кевина с его нежным румянцем, с темными глазами, длинными ресницами посылали на войну.
Она обещала подарить ему на прощание свое фото.
Недели две спустя она сидела у себя и делала карандашный набросок своей левой руки, когда раздался стук в дверь. Квартирная хозяйка объявила с неприятной ухмылкой, что ее спрашивает какой-то молодой человек.
Дели сбежала вниз, гадая, кто бы это мог быть: Кевина она видела в минувшее воскресенье, а другой ее воздыхатель, Джон, был в отъезде. Кевин нервно прохаживался по нижней площадке лестницы. Его зрачки были расширены, отчего глаза казались темнее обычного; нежные, как у девушки, щеки пылали.
– Может, пойдем погуляем, Дел?
– Сейчас? Но я так устала, Кев! И мне надо работать…
– Работа не уйдет. Одевайся, я буду ждать!
С минуту она стояла в нерешительности: хозяйка, не одобрявшая такие визиты, конечно, следит за ней из окна. Однако скрытое волнение в его голосе передалось девушке. Усталости как не бывало.
– Постой на улице, я сейчас!
С этими словами она взбежала по лестнице, надела пальто, окутала голову и шею легким кружевным шарфом.
Кевин напряженно ждал. Увидев ее, он порывисто подошел и взял ее под руку, тесно прижав к себе. Он был широкоплеч и невысок ростом. Дели доставляли
– Только не туда!
– Но куда же? Я хочу проститься с тобой по-настоящему, Дел. Знаешь, почему я вызвал тебя? Послезавтра мы выступаем. Я принес тебе свое фото.
Он неловко сунул ей в руки кусочек твердого картона с вставленной в него фотографией. В смутном свете газового фонаря ей доверчиво улыбалось юное лицо под армейской фуражкой.
– Давай пойдем назад по другому берегу роки.
– К мосту? Хорошо, только мне нельзя опаздывать в часть. Я хочу увести тебя в такое место, где никто не помешает мне поцеловать тебя.
Она легонько прижала к себе его локоть. Его возбуждение передалось ей и на миг затмило рассудок. Что если кто-нибудь увидит, как она идет с молодым человеком по темным улицам, направляясь к уединенному месту на заросшем зеленью берегу реки? Впрочем, чтобы потерять репутацию, надо ее иметь.
Они повернули вниз, мимо бездействующей плавильной печи и вышли к обмелевшей за лето реке выше территории гавани, где пыхтел маневровый паровоз, тянущий за собой длинный ряд товарных платформ. Под обрывистым берегом было теперь широкое сухое пространство, затопляемое в весенний разлив. Река спокойно лежала, украшенная бриллиантами звезд, сверкающих на ее поверхности.
Ни звука не было слышно вокруг, только призывный крик дикой утки или водяной курочки отдавался эхом в зарослях тростника на дальнем берегу. Река скользила мимо, молча, неторопливо.
Кевин взял Дели за руку и повел ее вдаль от города. Когда они прошли под бетонными опорами моста, он свернул в сторону от воды, снял с себя шинель и расстелил ее поверх упругих ветвей стелющегося по земле кустарника. Бережно усадив на нее Дели, он встал перед ней на колени, не отрывая глаз от едва различимого в свете звезд бледного лица.
– Ты простудишься, – запротестовала она.
– Нет, мне жарко… Дай мне твои маленькие ручки. Ей стало смешно.
– Они вовсе не маленькие, а большие и неуклюжие. Он взял ее руки и прижал их к груди. Сквозь рубашку было слышно, как сильно колотится у него сердце.
– Я хотел бы заставить вот так же биться твое сердце. Могу ли я надеяться?..
– Наверное, можешь…
Она и сама не знала, зачем произнесла эти глупые бессмысленные слова! Неужели из пустого кокетства? Ее сердце мертво, оно похоронено в могиле вместе с Адамом.
– Правда?.. Это правда? – шептал он ей в самое ухо, точно в горячке. Она отвернулась, но он настойчиво тянулся к ней, пока его мягкие юношеские губы не закрыли ей рот. Дели вздохнула. Она не чувствовала отвращения, скорее наоборот, однако пульс ее оставался спокойным и ровным…
Будто во сне она чувствовала на своем теле нетерпеливые ищущие руки. Она никогда не казалась себе особенно красивой и не задумывалась над тем, что у нее есть тело. Она обнаружила это только теперь под его нежными, будто вопрошающими пальцами… Наконец, она оттолкнула его от себя и села.