Все романы (сборник)

Войнич Этель Лилиан

Риварес с натянутым смешком откинулся назад.

– К фокусам? Несомненно. Из меня, вероятно, вышел бы вполне с-сносный шут. Или я мог бы основать новую религию, особенно т-теперь, когда я принялся в-врачевать больных и изгонять б-бесов. Хотя воскрешать м-мертвых было бы потруднее, да это могло бы им и не понравиться.

Рене потихоньку выскользнул из палатки и принялся шагать по залитой лунным светом каменистой площадке. Он никогда бы не поверил, что шутка может причинить такую боль. Не раз в тяжкую минуту обвинял он Ривареса мысленно в чем

угодно, но только не в отсутствии чуткости. Горько подозревать самого дорогого тебе человека чуть ли не во всех смертных грехах, но еще тяжелее, когда тебя коробит от его бестактности.

Тишину нарушило чье-то тяжелое дыхание, словно кто-то долго бежал. Он увидел, что на камне сидит человек, уронивший голову на скрещенные руки.

– Кто здесь? – спросил Рене, подходя ближе.

– Н-ничего. Одну минутку…

Голос нельзя было узнать, но человек предупреждающе поднял изуродованную левую руку.

– Риварес! Что с вами? Вам плохо? Перед ним опять было страшное лицо, которое он видел в Кито.

– Да. Не говорите остальным. Я нашел предлог, чтобы уйти… не мог больше выдержать.

– Но вам нужно лечь.

– Я знаю. Помогите мне, пожалуйста. – Он поднялся, цепляясь за руку Рене.

– Вы в состоянии идти? Я могу донести вас на руках.

– Спасибо. Я сам.

Опираясь на Рене, он медленно сделал несколько шагов, каждый раз с трудом переводя дух, потом остановился и закрыл рукой глаза.

– Это просто глупо! – воскликнул Рене. – Обнимите меня за шею.

Нагнувшись, он почувствовал, как Риварес обмяк и всей тяжестью навалился ему на плечо. Рене поднял его, отнес в палатку Дюпре и уложил в гамак, затем велел Фелипе позвать Маршана.

Риварес открыл глаза.

– Господин Мартель… Что вы делаете?

– Снимаю с вас башмаки. Не шевелитесь. Лежите спокойно.

– Да, но… вы отнесли меня в палатку полковника…

– Когда вам стало плохо? – спросил Рене, расшнуровывая второй башмак.

– Сегодня утром… нет, еще ночью. Я надеялся, что боль пройдет. Но сейчас схватило по-настоящему.

– Поэтому вы весь день и развлекали нас?

– Наверно. Кто однажды был клоуном, тот им и останется. Мне кажется, я фиглярничаю уже целую вечность. А что, очень скверно у меня получалось? Так некстати заболеть именно сейчас! Мне очень жаль, что я вас всех задержу, но мне придется отлежаться.

– Господин! – просунув в палатку голову, позвал Фелипе. – Доктор только что вышел вместе с господином Лортигом. Пойти поискать?

– Да, пожалуйста.

Риварес запротестовал.

– К чему такая спешка? Вам незачем так беспокоиться…

– Что же я, по-вашему, должен делать, когда человек теряет сознание?

– Это от боли. Так уже не раз бывало. Оттого что я попытался идти…

– Так с вами это было и прежде?

– Еще бы! За последние четыре года – раз шесть-семь. Пора бы мне уже привыкнуть.

– Что же это такое?

– Я сам как следует не знаю. Один человек говорил мне, что это местное воспаление, но он мог и

ошибиться, потому что пил как лошадь. Чтобы там ни было, а боль страшная. И все из-за какого-то внутреннего повреждения. Г-говорят, это не опасно для жизни, если только не начнется п-перитонит. Это случилось тогда же. – И он тронул свою левую руку.

– Как же вы лечитесь?

– Просто жду, когда пройдет приступ, и стараюсь не терять головы. Это длится не слишком долго, а то было бы невозможно выдержать. Нужно только набраться решимости несколько дней терпеть боль. Она накатывает волной и затопляет сознание. А между приступами вполне терпимо, если только лежать совсем не двигаясь и дышать осторожно.

Рене на минуту задумался.

– Полковнику лучше перебраться в другую палатку, а я останусь здесь ухаживать за вами.

– Вы? Нет, нет! Это может и Фелипе. Я не хочу, чтобы вы оставались со мной.

– Почему?

– Вы не понимаете. Это ведь т-только начало.

– Тем более…

– Вы не представляете, что это такое. Вам будет тяжело. Такая боль – отвратительное зрелище. А вы ненавидите всякое уродство!

– Пусть вас это не тревожит. В свое время я достаточно имел дела с больными. Моя сестра почти с рождения прикована к постели.

– Бедняжка! – пробормотал Риварес, широко раскрыв глаза.

Не понимая, как это случилось, Рене стал рассказывать о Маргарите, о своих опасениях н надеждах – о том, чего он никогда никому не поверял.

– Вот потому я и поехал в эту экспедицию, – закончил он и некоторое время молча следил за колеблющимися тенями. Молчание нарушил горький смех Ривареса.

– В-весьма похоже на бои гладиаторов, не правда ли? Все требуют твоей смерти. Господу богу, в-вероятно, очень в-весело забавляться с нами – ведь нас так много.

В палатку вошел раскрасневшийся, разгоряченный вином Маршан. Больной принялся развлекать его веселыми анекдотами и эпиграммами н, повернувшись к Рене, с отчаянием прошептал:

– Уведите его отсюда! Уведите! Он пьян! Рене с большим трудом выпроводил Маршана из палатки и, отойдя подальше, чтобы их нельзя было услышать, спросил:

– Нельзя ли дать ему какое-нибудь средство, чтобы облегчить боль?

Маршан засмеялся.

– Дорогой мой, вы чрезмерно чувствительны. Мы не даем опий из-за каждого пустяка. Просто небольшое воспаление, наверное он разгорячился при езде и схватил простуду – вот и все, не то бы он не острил так метко.

Маршан, пошатываясь, удалился. Рене с отчаянием смотрел ему вслед.

Через несколько часов, не в силах безучастно смотреть на страдания Ривареса, Рене разбудил Маршана. Он решил, что не уйдет без опия, хотя бы ему пришлось добывать его силой. Но пары шампанского уже выветрились, и Маршан мрачно последовал за Рене.

– Да, острое воспаление, – сразу сказал он, взглянув на скорчившегося больного. – Принесите кипятку и компрессы. Только сначала посветите мне!

Склонившись над гамаком, он мягко и отчетливо произнес: