Все шансы и еще один
Шрифт:
– Больше смахивает на комплимент, чем на обиду.
– Во всяком случае, вы – отчаянная лгунишка.
Она была довольна.
– Надо было наврать. Видите, какая ваша реакция… Если бы я не соврала, если бы не разыграла опытную женщину, вы бы убежали. А у меня столько горя.
– Ваше горе меня не касается. Так же, как не касаются психологические сложности, вызванные смертью вашего отца. Я – нормальный мужчина.
– Что вы называете нормальным?
– Без патологических наклонностей, милая. Кровосмешение меня
– Не сердитесь. Спокойствие… Как раз перед тем, как вы стали меня обнимать, я подумала о моем отце, это верно. Но очень скоро стала думать о вас. Только о вас. Исключительно о вас. Успокоились? Да?
Он вышел из ванны, крепко растерся и запахнулся в купальную простыню. «Глуп как римский император», – подумал он. Со вздохом облегчения лег в кровать. Дважды энергично взбил слежавшуюся подушку и решил поспать.
– А я? – спросила она в щелку, приоткрыв дверь.
– Кровать у нас только одна, приходите спать. Я вас не выставляю за дверь.
– Я хотела бы спать в ваших объятиях, – сказала она. – Если буду только лежать рядом с вами, мне будет страшно.
– Идите сюда. Вы – ужасная кукушка.
– Я вам надоела?
– Очень. Кстати, я отвык спать с кем-нибудь.
– А я никогда не спала с кем-нибудь, – сказала она. – Думаю, что это должно быть приятно.
И, лежа рядом с ним, обнаружила:
– А у вас нет волос на груди…
Он подумал о Ландрю с чувством глубокого братства, нежно обнял Лизу и попытался объяснить ей реформу, которую хотел ввести: своеобразную «тринадцатую зарплату» пенсии для пенсионеров. Рука Лизы, нежно-сладкая, словно обмазанная медом, смутила его.
– Если хотите еще полюбить меня, – сказала она, – можете… Но не спешите! Терпеть не могу торопящихся людей.
Она была теплая, нежная, уютная. «Все будут возражать против этой идеи о тринадцатом месяце», – подумал он. А после этого занялся любовью, как гурман, вернувшийся к своему десерту. С закрытыми глазами и напряженным лицом, она была и здесь, и где-то далеко. Он боялся ее молчания.
– Вы меня чувствуете? – спросил он, любуясь своей силой.
– Иначе было бы несчастьем, – сказала она. – Если бы я вас не чувствовала, к чему такие усилия?
«Когда-нибудь кто-то убьет ее», – подумал он. Потом спросил:
– Вам хорошо?
– Я сосредотачиваюсь, – сказала она, – и жду…
Он рухнул рядом с Лизой и попытался помириться с подушкой. Веки его тяжелели, благотворный сон вот-вот охватит его. Лиза искала свое место. Она перевернулась два или три раза, а потом приникла к Лорану. Наполовину уснувший и вежливый, он давал возможность захватить его, обследовать, левая рука
Она спросила:
– Вы в самом деле хотите стать президентом республики?
Эта фраза заставила его вздрогнуть. Проснулись все острые проблемы его политической жизни: Мюстер, который на этот раз в случае срочности не мог его ждать, выборы, его жена, его тесть. Грубо вырванный из блаженного состояния, он сумел не рассердиться и попытался спасти ночь.
– Сейчас не время об этом говорить, – сказал он.
Она продолжала:
– Как вы думаете, почему люди будут голосовать за вас?
В отчаянии он пробормотал:
– Надо изменить жизнь французов… Сделать так, чтобы деньги перестали быть подчеркнуто показным признаком, изменить, не резко… Ввести реформы, которые поначалу выглядят незаметными…
– Это все равно что сказать дантисту: «Сделайте мне искусственные зубы, но чтобы они были такими же некрасивыми, как настоящие, тогда никто не увидит разницу».
– Вы ничего не знаете о политической жизни французов, – сказал он. – Французов невозможно предвидеть, с ними надо обращаться деликатно.
– Они злятся, когда спят с девушкой, не имеющей прошлого…
– Да нет, это не то…
Он страдал. Плечо его замерзло, рука окоченела, а Лиза превратила его в никудышного донжуана, в какого-то местного Аль Капоне секса.
– Может, поспим?
Она зевнула, губами касаясь груди Лорана.
– Надо спать, – повторил Лоран. – Завтра у меня важное собрание. Забудь меня, Лиза…
– Согласно статистике, девять женщин из десяти помнят своего первого мужчину в жизни, – сказала она.
– А десятая? – спросил он.
– Совершенно презренная. Ничего абсолютно не знает. Я вхожу в число девяти. Буду помнить вас всю жизнь.
– Лучше будет, если вы меня забудете. Даже если у меня время от времени бывают заскоки, как в этот вечер, люблю я только мою жену.
Лиза тотчас отстранилась от Лорана. Через несколько секунд он ощупал кровать.
– Где вы?
– На бивуаке.
Завернувшись в покрывало кровати, свернувшись калачиком, она дрожала от холода.
– Вернитесь, – сказал Лоран. – Простудитесь.
– Нет.
– Да.
– Нет.
– Да, я говорю.
У него закружилась голова от этого прелестного кошмара. Он играл в игру «да-нет, да-нет» с девицей двадцати одного года в комнате отеля, в Женеве, накануне важного собрания.
– Будьте благоразумны и поймите как следует: мы никогда больше не увидимся.
– Я поняла, – сказала она. – Вы исчезнете. Кончено. Это как смерть.
Он поцеловал Лизу в щеку и понял, что она плачет.
– Опять слезы, – сказал он угрюмо.