Все случилось летом

Вилкс Эвалд

Выпалив это, парень презрительно фыркнул, но его насмешки, казалось, ничуть не задели шофера.

— Отец у тебя есть? — помолчав, спросил он.

— А твое какое дело! — огрызнулся попутчик.

— Значит, нет, раз лаешь как собака. Я тоже без отца вырос. — И потом добавил: — На войне погиб. Может, в том-то и беда наша — безотцовщина. А ты все-таки дурак, ой, какой дурак… Ну, ну, не вздумай в окошко прыгать, сиди, не рыпайся. Силком к прокурору не потащу, не бойся. Это я-то размяк? Рассмешил!

Абелит, мотнув головой, полез за сигаретами. Предложил соседу, сам закурил.

— Вот и я так когда-то вернулся домой, — заговорил он, сощурившись, будто защищая глаза от пыли. — Да, вернулся… Ну, думаю, начну новую жизнь. Что было, то было, на том завязал. Не враг же я себе, чтобы снова помышлять о небе в крупную

клетку. Да-а! Стал на работу устраиваться. Куда ни приду, один ответ: иди, иди, такой нам не нужен. Будто я, понимаешь, клейменый… А у меня отличная характеристика с печатями, подписями, все как полагается. Возьмут мою бумагу, посмотрят, суют обратно, точно им пальцы жжет. Но жрать-то я должен, одеваться надо и вообще жить… Не дерьмо собачье, которое каждый может ногою пнуть. Человек, черт возьми! В общем, после всех мытарств собрался я с духом, зашел к самому директору промкомбината. Стою, комкаю в руках шапку, прямо как нищий, а сердце колотится. Ну, выложил ему, зачем пришел. В кабинете сидела женщина, вроде бы секретарша, так он ее выпроводил, чтобы без свидетелей… Подошел ко мне и так ласково стал объяснять… Лично он, видишь ли, ничего не имеет против, но пусть я войду в его положение и попробую представить себе собрание, где какой-нибудь товарищ с трибуны бросает ему в лицо примерно следующее: «А вам известно, кто работает на промкомбинате? Бывшие жулики, арестанты. Вот они, ваши кадры! И я спрашиваю вас, может ли человек, окруживший себя всяким сбродом, оставаться руководителем предприятия?» А то еще и в газете пропишут. Словом, ему не хотелось бы ни слышать, ни читать о подобных вещах… А посему, дескать, не серчайте на него, но сами понимаете… Одним словом, катись отсюда… Поглядел я на него, подумал: «Шкурник ты несчастный. Да, может, у меня теперь душа во сто раз чище твоей темной душонки».

Абелит покосился на своего попутчика. Ему показалось, что тот усмехнулся. Нет, парень по-прежнему сидел, погруженный в свои мысли, и лишь изредка поглядывал в окошко. Абелит продолжал:

— Тебе-то, может, и смешно, а мне тогда не до смеха было. Не знаю, каково тебе будет, когда пойдешь обивать пороги учреждений… Вот так я и мотался между небом и землей: в рай не берут, потому что грешен, и на земле не желают с тобой дела иметь. Обозлился я на весь белый свет, решил избить кого-нибудь или обокрасть… Э, думаю, пропадай все пропадом! И тут вспомнился мне прокурор: ведь это он кашу заварил, пускай теперь помогает расхлебывать, пусть обратно в лагерь посылает, там, по крайней мере, меня человеком считали. Рванул в сердцах дверь этой самой прокуратуры. Гляжу — сам! Встречаю Межлаука в коридоре, он глаза на меня вытаращил. «Абелит, ты уже на свободе?» — говорит таким тоном, будто не прочь меня еще немного помариновать за решеткой. Представляешь мое настроеньице! Привел в свой кабинет, в кресло посадил, сам за письменный. Отдал я ему свои бумаги и тут уж дал себе волю — высказал все, что накипело. «Сажайте обратно в тюрьму, — говорю. — Здесь мне нет житья». Он усмехнулся такой кривенькой усмешкой, у меня прямо мурашки по спине забегали. Пора бы тебе знать, говорит, что в тюрьму сажает суд, а не прокурор. Если, мол, будет за что, тогда другое дело, тогда он, глазом не моргнув, поможет меня упрятать. У нас, говорит, каждый получает по заслугам. И пошел, и пошел. Будто кол на башке затесывает! Уж не думал ли я, что меня с духовым оркестром встречать будут? Пионеры побегут с букетами? Смотрите, смотрите, товарищ из тюрьмы вернулся… «Дайте мне работу, — только и сумел из себя выдавить. — Больше мне ничего не надо». Он еще раз переспросил, в каких конторах я побывал. Услыхал про директора промкомбината, говорит: «К этому и ходить было нечего — перестраховщик, о себе только думает». Честное слово, так и сказал. Ну, думаю, хоть и прокурор, да человек порядочный. А Межлаук тем временем звонит начальнику автостанции, — в заключении я на шофера выучился, первый класс получил, — и, глядишь, слово за слово, уже договорился — возьмут меня. Еще слышу, на другом конце провода интересуются, как я насчет выпивки. Прокурор подмигнул мне и отвечает: капли в рот не берет. И с тех пор, честное слово, пить перестал, а прежде всякое бывало. Стыдно подводить человека. На свадьбе, конечно, малость выпил, но тогда и Межлаук в гостях у меня был. Ты бы видел! Тогда даже сесть было не на что. Два

стула — и только. Ничего, обошлись, положили-доски между стульями и порядок. Прокурор выпил стаканчик, я тоже ломаться не стал — святой, что ли! Так о чем я… Да, устроили меня, значит, на автостанцию. Когда пошел туда в первый раз, прокурор со мой отправил следователя, чтобы присмотрел, пока оформят бумаги. И вот по сей день вожу свой автобус. Чем плохо? А ты — зверюге в лапы… Озлобился, что ли, на всех? Это бывает… Но к Межлауку, ей-богу, зайти не мешает. Сам увидишь…

— Все равно не пойду, — отрезал парень, не глядя на шофера. — Не пойду, понял? Меня от одного его имени воротит. И вообще, чего тут говорить!

— Как хочешь.

Автобус подъезжал к остановке. По одну сторону дороги виднелся поросший сосняком пригорок со старым кладбищем, обнесенным обомшелой каменной оградой, и покосившейся часовенкой. По другую сторону аллея вековых ясеней вела к правлению колхоза. В тени деревьев сидели пассажиры. Теперь они вышли на дорогу, пожилой мужчина поднял руку.

Опять началась продажа билетов, и парень опять получал деньги, давал сдачу. Шофер порадовался, что он так ловко управляется, и что у самого прекрасное настроение, и что пассажиры всем довольны, и что вообще весь мир полон летнего аромата. Какая-то старушка, поднявшись в автобус, поздоровалась с его хмурым попутчиком. Абелит тоже кивнул ей приветливо. И опять он про себя порадовался: и у паренька нашлись знакомые, не такой уж одинокий…

— Все там сели? Ну, тогда поехали! — крикнул шофер чуть громче, чем обычно, да еще погудел раз-другой, хотя в этом вовсе не было необходимости.

По синему небу неторопливо плыли белые облака, их скользящие тени ложились то на лужок, то на опушку леса, на крышу дома. Серебристо-зеленым полем ржи пробиралась стайка девочек, наверное, школьниц, приехавших на лето в колхоз. Поверх колосьев мелькали головки — светлые, темные, а над ними плавно покачивались грабли, и казалось, девочки не идут, а плывут по таинственному морю на волшебном корабле и скоро пристанут к солнечному берегу.

— Да, моей Вите до школы еще далеко, — опять заговорил Абелит. — Понимаешь, хочу инженера из нее сделать…

Парень помалкивал. Его руки лежали на сумке с деньгами. Время от времени он поглаживал ее, словно ребенка, а сам не спускал глаз с дороги, стрелой убегавшей вдаль.

— Скоро приедем, — сказал он и тут же перевел разговор на другое. — А много денег собираешь за такую поездку? Сумка-то битком…

Шофер усмехнулся:

— Сам же получал!

— Но еще ведь и обратная дорога.

— А как же! Жаловаться не приходится. Пойдешь в кассу сдавать, семь потов сойдет, пока подсчитаешь. Морока с этими деньгами.

Шоссе врезалось в болотистую низину, пахнуло острым запахом багульника. Поодаль, слева от дороги, вырос дремучий бор, по другую сторону — в вишнях и яблонях притаился поселок Лачкаяс. Конечная остановка. Здесь автобус стоял час, а потом отправлялся обратно.

Поднялась суматоха: пассажиры собирали вещи, женщины повязывали платки, знакомые прощались. На зеленой площади поселка автобус развернулся и встал у навеса, служившего автостанцией.

— Вот и приехали, — сказал шофер, выключив мотор. — Можно на речку сходить, искупаться. Ах ты, господи, погляди, как старикашка бедняга мучается…

От навеса шла тропинка, поднимавшаяся по крутому берегу и терявшаяся где-то в лугах. На ней застрял старичок, силясь сдвинуть с места свой велосипед. Старичок был в шляпе с обвислыми полями, в серой жилетке поверх льняной рубахи, брюки в заплатках. На багажнике велосипеда из стороны в сторону мотался плохо увязанный куль. Старикан уж так пыхтел, так пыхтел, а на бугор забраться никак не мог.

— Обожди меня тут, — сказал Абелит. — Я сейчас…

Он выпрыгнул из кабины и бросился помогать старику.

Вдвоем они без труда сдвинули велосипед. Но и на вершине бугра тропинка оказалась сильно разъезженной, колеса вязли в песке, и Абелит катил велосипед, пока не выбрались на твердое место. Старикашка плелся позади и вовсю чихвостил колхозного бригадира за то, что тот ему, знаменитому плотнику, не дал лошадь перевезти на стройку инструмент. Абелит про себя посмеивался, слушая грозные выкрики старикашки. Потом он помог ему увязать мешок, в котором нащупал топор, фуганок, долото, еще что-то. Закурив, он простился с плотником и пошел обратно к машине.