Все сошли с ума
Шрифт:
Антонов вышел, и через мгновенье в комнате появился лейтенант Силантьев в сопровождении двух автоматчиков.
— Добрый день, лейтенант, — Вершинина показала на Жукова, — вот этот гражданин хочет признаться в двойном убийстве. А мне пора. Мы с вами договорились — негативы я забираю себе.
— О чем речь, раз договорились… Мы уж чего-нибудь придумаем — поспешил ответить Силантьев,
Вершинина вышла из гримерной. Ей навстречу уже спешил Толкушкин с конвертом в руке.
Из конторы я позвонила Дыкину. Меня сразу же с ним соединили.
— Добрый день, Юрий Григорьевич. Как командировка?
— Вы мне уже звонили?
— Тарасов — большая деревня, — уклончиво ответила я, — негативы у меня, можете забрать их в любое время.
В трубке повисла минутная пауза. Видно, Дыкин не ожидал от меня такой прыти.
— Через полчаса я буду у вас, — еле сдерживая радость, произнес он.
— Отлично, жду вас.
Я повесила трубку и, немного подумав, набрала номер лицея.
— Будьте добры, Софью Марковну…
— Она сейчас на уроке, что ей передать? — спросили на том конце провода.
— Передайте, пожалуйста, что звонила мама Вершинина Максима и просила сказать, что она завтра подойдет к ней вместе с сыном.
— Хорошо, обязательно передам.
— А если что-то важное, пусть Софья Марковна позвонит мне сегодня вечером домой.
— Конечно, конечно, — поторопился заверить меня любезный женский голос.
Беседа с Дыкиным длилась не больше часа. Едва за ним захлопнулась дверь, в кабинет ввалился сияющий Мещеряков.
— Ну, рассказывай! Такое дело! То одна шишка, то другая… У тебя, прям, не кабинет, а Смольный какой-то! — Мещеряков был в приподнятом настроении, в его обычно бесцветных глазах полыхало синее пламя, загоравшееся только в особых случаях: в момент наивысшей уверенности, что солидный гонорар прямиком плывет в его толстые клешни или в минуту, когда он бывал по-настоящему захвачен расказом о ходе проводимого мной расследования.
— Чего рассказывать? — мой серьезный
После сколь тягостных, столь и лихорадочных раздумий на сюжет: как бы мне нейтрализовать Трошу, мещеряковский задор казался мне более чем неуместным, он прямо-таки злил меня.
— Ну, что-то я тебя совсем не узнаю! — Михаил Анатольевич с размаху плюхнулся в кресло, — Дыкин доволен?
— Доволен, — сухо ответила я, чувствуя себя страшно усталой. Еще бы! Столько нервничать!
— А Троша, что с ним? — сбавив радостные обороты, как-то опасливо спросил Михаил Анатольевич, — вижу…
— Все нормально, Миша. Дыкин обещал помочь, вернее уже помог…
— Как это? — насторожился Мещеряков.
— Решил вопрос с Трошей, не выходя из моего кабинета, — загадочно ответила я.
— Я смотрю, Валентина, что на диалог ты сейчас не настроена… — проницательно предположил он.
— Ты угадал… С меня довольно того, что Максим теперь в безопасности.
— Да, такая штука жизнь, — Михаил Анатольевич замотал головой, — нет, а все-таки, Валентина…
— Потом, Миша, все расскажу… завтра. А сейчас я, пожалуй, домой пойду. Ты не возражаешь?
— Может, ко мне поднимемся, по рюмашке… Такое дело обмыть надо!
«В своем амплуа», — подумала я. — Я вот тут заявление написала…
— Да хватит тебе, Валентина, не смеши народ! Ну что бы я без тебя делал? — Мещеряков лукаво улыбнулся. — Остаешься? — насторожился он, видя, что я продолжаю сохранять серьезное выражение лица и молчать.
— Только при одном условии… — я поймала себя на мысли, что еще минута, и я то ли рассмеюсь, то ли разрыдаюсь. В горле стоял непроходимый комок слез, в то время как улыбка силилась растянуть мои плотно сжатые и уже начавшие подрагивать губы. Озадаченная физиономия Мещерякова сыграла роль допинга для этой несвоевременной, на мой взгляд, улыбки, которая все-таки пробилась сквозь горячее клокотание всхлипа в груди.
— Это какое еще условие?
— Иди, Миша, иди… — я устало махнула рукой, — не сегодня.