Все способные держать оружие…
Шрифт:
Верховный главнокомандующий приказал мне сделать все, чтобы не допустить такого исхода. А сделать мы можем одно: овладеть базой. Нам не приходится рассчитывать на подкрепления: кадровый полк прибудет не раньше наступления темноты. Взорван железнодорожный мост у станции Колямба… – Он помолчал, давая всем осмыслить услышанное. – Мы не можем рассчитывать на авиационную поддержку. Почему – тоже не надо объяснять. Единственное, что у командования имеется, кроме вашего полка, – это пять учебных танков и две роты саперов, строящих танкодром у станции Тихая. Сейчас они выдвигаются на рубеж атаки. Атака назначена на одиннадцать
Приказа к отходу не будет. Останавливаться для оказания помощи раненым запрещаю.
Командирам отделений: разбить отделения на боевые звенья по три-четыре человека, назначить командиров. Командирам звеньев собраться на инструктаж через пять минут у штабной машины. Исполнять.
Косичка быстро пошел вдоль строя.
– …Врангель, Валинецкий, Денисов, Порогов. Командир – Валинецкий…
Криволапов появился внезапно. Горелов заметил его на секунду позже меня. Ну да: у меня, наверное, изменилось лицо…
Пятнистая куртка подпоручика сделалась черной, левого рукава не было вообще, а сама рука стала похожа на обугленный окорок с висящими алыми клочьями. Точно так же левая половина лица лоснилась подобно начищенному сапогу…
– Господин капитан…
– Вы ранены, подпоручик. Врача, быстро. Кто-то метнулся за врачом.
– Так точно, господин капитан. Ранен. Курсант Аздашев убит. В клочья. Фугасный огнемет. Брешь они заткнули. Не пройти. Без пушек – не пройти. Говорят по-русски, слышал сам…
Он вдруг как-то очень быстро упал. Никто не успел его поддержать.
Уже бежал врач, за ним двое санитаров со сложенными носилками.
– Отставить, – сказал Горелов нам и снова встал, заложив руки за спину. – Продолжаю инструктаж. После преодоления полосы проволочных заграждений…
Пахло обугленным мясом.
31.08. 11 час. 30 мин. Там же
– Все равно не могу поверить, – бормотал Поротов, глядя на меня своими узкими, странно блестящими, неподвижными глазами. – Не могу, Зден. А ты можешь? Ты, наверное, тоже не можешь. Кто-то сейчас придет и разбудит…
Мы лежали в высокой траве у края вспаханной полосы. Пятьдесят метров, а дальше колья с колючкой, а дальше – бетонная стена с колючкой же по гребню, а дальше… дальше – Бог знает что. В руках у нас были пэзээры – несерьезно-легкие пукалки, похожие на гарпунные ружья для подводной охоты, разве что чуть потолще. Справа и слева лежали такие же, как мы, ребята с такими же пэзээрами – и ждали зеленой ракеты.
– Вот видит Бог, Зден, нас дурачат… сейчас придет тот полковник и скажет…
– Помолчи, а?
– Да, сейчас… сейчас я заткнусь. Ты не волнуйся так, Зден, ведь ничего страшного… если разобраться, то…
П-ффф! Ракета проплыла над нами медленно, чуть виляя роскошным
– Давай, – сказал я.
И сам – поднял пэзээр, целясь примерно в гребень стены, и нажал на спуск.
Пэзээр бьет негромко. Вряд ли громче ракетницы. Собственно, это и есть ракетница, только со всяческим навесным оборудованием. Желтая искорка выскочила из ствола и прыгнула вперед по плавной дуге, волоча за собой тонкий серебристый шнур. Десятки таких шнуров взлетели над проволокой, опустились на нее – и вспыхнули разом белым, чуть с иззеленью, пламенем. Термит. Две… три секунды… все.
Проволочных заграждений больше не было. Стояли колья, местами с них свисали еще горящие лохмотья… Проволока обрезана начисто – как множеством ножей.
– Зажми уши, – сказал я. И сам, всовывая ладони под каску…
Едва успел.
Контрминные дорожки раскатали пять минут назад. Этакие широкие веревочные лестницы с черными, будто эбонитовыми, перекладинами. Они лежали поперек всей грязевой полосы, почти доходя до разрушенных уже проволочных заграждений.
Кто-то все-таки догадался подрывать их не сразу, а поочередно. Боюсь, если бы они рванули одновременно…
Нас и так приподняло над землей и куда-то втиснуло – грубо и плотно. Долго не было ничего, кроме тьмы во всем теле – и мгновенно-синих звезд перед глазами.
Потом вдруг стало переворачивать и корежить, как корежит начавшую отходить затекшую ногу или руку…
Вставай! Вставай!
Встаю.
Медленно… так.
Черно. Вспышки над стеной. Заунывный вой где-то позади.
Смычком по медному котлу.
И тут же – длинная очередь за спиной. Воздух в клочья. Брызги от стены.
«Березин» – страшная машина, не даром с той войны почти без изменений. Разве что – с небес на землю…
Вперед. Вижу круглую спину Косички. Перекатывается, залегает, ползет, вскакивает… Вперед же. Ну. Вперед.
Косичка рядом. Лежу в грязи. Над головой визг невидимых пил.
Пулемет перекрывает другие голоса. Встать. Бегом. На карачках – но бегом. Дыры в стене.
Колючки впиваются в пузо. Не страшно. Полпути пройдено, пройдено, да?
Удар по каске. Я на земле. Вскакиваю на четвереньки. Наверное, отключился, потому что Косичка опять впереди, и не только он, еще чья-то задница…
Совершенно беззвучно человека приподнимает над землей – в облачке серенького дыма – и разрывает на части. Это происходит очень просто и деловито. Перед моим лицом голый торс и рука – загребает, загребает… И я – совершенно спокойно – вскакиваю, обегаю вокруг останков и вновь ложусь. Стена – вот она, совсем рядом.
Пулеметная очередь проходит по гребню. Летят куски бетона и рушатся кронштейны с проволокой. Кто-то в черном на миг возникает над стеной, выгибается и пропадает.
Стреляют из дыр? Похоже, да.
Перехватываю автомат и выпускаю несколько коротких очередей по этим самым дырам.
Оранжевые вспышки отмечают мои, в данном случае, промахи. Впрочем, что-то улетело и в дыры. В белый свет.
Вся стена в оранжевых вспышках, оставляющих после себя пятна копоти.
Над головой визг, перекрывающий все. И не грохот – резкие звонкие удары, от которых в глазах что-то вспыхивает и рассыпается. Вспыхивает и рассыпается.