Всё так (сборник)
Шрифт:
– Конечно, – улыбнулся Костик. – Никаких коров.
Какая разница, о чем говорит твоя женщина… Какая разница, какими глупостями наполнена ее голова. Нет смысла в том, что она придумывает и планирует. И в том, что запрещает себе.
Не слушай ее. Никогда не слушай свою женщину до тех пор, пока у нее болят руки. Пока по ночам появляются пузыри.
Пока она обнимает тебя, а ты обнимаешь ее.
Потому что это будет длиться очень недолго.
Зоряна сбежала с форума сразу после кофе-брейка. Она заболела. Организаторы поменяли ей билет. И – большая удача – она успела на дневной самолет.
На
* * *
Мардж Рэй вышла на пенсию в шестьдесят пять. Она навестила детей в Осло и познакомилась с внучкой Марией и с внучкой Сарой. Мардж познакомилась с зятем и невесткой, но не запомнила их холодные норвежские имена, потому что не захотела.
Мардж Рэй приехала в Россию – в тот город и в тот университет, на кафедру, где в должности профессора работал Костик. Но Костика не застала. Она оставила свои вещи в гостинице и удивилась вокзалу, открытому всем ветрам и запахам. Особенно запахам – жареной картошки, мяса, капусты, пирожков, хлорки, сырости, немытых тел и дорогих парфюмов. Она села на правильную электричку. На электричку без расписания и точного следования графику. Мардж восприняла это как замечательное приключение, которое когда-то произошло с ее родителями, бежавшими из Пакистана.
Мардж Рэй легко нашла дом Костика. И он, прекрасный, надежный, понятный, совсем не был похож на фургон.
Бабка Люули встретила Мардж недоверчиво и подумала, что она – старая цыганка и аферистка. Логика никогда не была сильным местом Люули, поэтому она взяла Мардж с собой, чтобы вместе забрать из школы Гришу.
Люули не отпускала Мардж ни на минуту. Может быть, бабка видела в ней не только цыганку, но и ту женщину, которую все время ждал ее Костик.
– У нас гости! – обрадовался Яша. Он с детства любил выпить, а Костик пробовал только один раз, но долго. И ничего хорошего из этого раза не вынес.
– Кто это? – спросила Люули у Костика, чтобы тот подтвердил. Или опроверг.
– Это мой друг Мардж из Америки, – сказал Костик. – Она приехала, чтобы… Чтобы…
– Какая разница, зачем она приехала! – снова обрадовался Яша. – Может, человеку там надоело, может, ей жить негде. У вас там негры голодают? Или уже едят?
– Я не негр! – обиделась Мардж.
– Тем более оставайтесь, – улыбнулся Яша. – Ужинать будем.
Мардж осталась. Поужинала. Легла спать. Люули постелила ей в своей комнате. Утром Мардж встала, нашла старые Яшины сапоги и пошла в лес. Вернулась к полудню. С грибами – съедобными и не очень, уложенными в ветровку, которой ей не было жалко.
– Ты зачем приехала? – спросил Костик.
– Чтобы остаться, – просто сказала Мардж. – Я уже не могу быть твоей женщиной, но я могу быть твоей бабушкой.
– У меня есть, – резко сказал Костик.
– Будет две. Человек может иметь две бабушки.
– Ты здесь не выживешь, – угрюмо пообещал Костик. Но Мардж справлялась.
– Две бабки, два папки, понимаешь? – спрашивает Гриша.
– Понимаю, – отвечает Алик.
– Вот. А в школе говорят, что папки – пидорасы, а бабки – лесбиянки, – вздыхает Гриша.
– А
– А я им говорю, что Куллерво погиб, упав на собственный меч!
– А Куллерво тоже живет с вами?
– Алик, ты дурак. Куллерво – это герой нашего эпоса. Мы даже в школе проходим…
– Ясно. А дальше?
– А дальше я беру палку с гвоздем и бью тех, кто не успел убежать. Потом меня вызывают к директору… Короче, неинтересно.
Камера берет Гришу крупным планом. По сценарию Алика он должен сказать, что все мужчины этой семьи ждут своих женщин. Но Гриша молчит и улыбается. В улыбке не хватает трех зубов. Одного вверху и двух внизу.
– Зубы вырастут! – наконец говорит Гриша. – Это не в драке. Это молочные выпали…
Первый документальный фильм Алика неожиданно взяли в конкурсную программу фестиваля в Амстердаме.
Зоряна приехала на премьеру специально. Приехала с мужем и с дочерью. Их семья всегда любила кино, особенно авторское. Кроме того, Зоряна не смогла отказать Мардж Рэй, которая так много сделала для нее – сербки, беженки, нищенки, глупышки. Так много сделала, познакомив с Йоганном Кэмпом, стеснительным бароном, увлеченным медиевистом, старым холостяком и будущим мужем.
Когда в зале погас свет, руки Зоряны перепутали день с ночью.
Руки болели, а ладони покрылись волдырями.
Волосы стали мокрыми, и ей показалось, будто она выходит из теплого озера, на берегу которого двое мужчин спорят о разведении страусов. Это очень смешно.
Невозможно не рассмеяться.
Невозможно.
Она громко, неприлично громко хохочет.
– Что-то не так? – спрашивает Йоганн.
– Всё так, – отвечает Зоряна.
Одиннадцатого августа утром и вообще
11 августа утром и вообще
Она – не беременная. Да – за Андрюшу. Конечно, я привыкну и мне понравится.
Я уже привыкаю. Она звонит из загса:
– Мама, у нас проблема. Мы с Андрюшей не можем подать заявление, потому что я не знаю, какую фамилию хочу взять, чтобы носить после брака.
– Можешь поносить мою.
А что? Она все время носит мои вещи, пользуется моей косметикой и постоянно ворует у Сережи гель для душа. Сережа кричит:
– Отдай, я себе покупал! Если тебе надо такой же, скажи, я тебе тоже куплю. Мне не жалко!
Она кричит в ответ:
– Нет, тебе жалко! Капли мыла!
Он обижается:
– Это не мыло, это принцип!
– Вот и купайся в своих принципах! – это уже я вступаю.
– Хорошо, что она хоть трусы мои не носит, – бурчит Сережа. (Она – носит, по дому, вместо шортов. Просто он об этом не знает.)
– Куском хлеба меня попрекаете, – бурчит она.
– Ну зачем ты его ешь?
– Я его пью!
– Вот-вот, у меня тоже ощущение, что она его пьет, а не моется. Нормальный человек не может вылить двести граммов геля на пятидесятикилограммовую тушку, – не унимается Сережа.