Все ураганы в лицо
Шрифт:
Одновременно Четвертая армия перешла в наступление. Все эти меры дали поразительный результат. Казаки сложили оружие. В начале января 1920 года Четвертая армия Восканова освободила Гурьев и заняла побережье Каспийского моря. Генерал Толстов бежал в Персию.
Уральский фронт был ликвидирован! В штабах подсчитывали трофеи за год: сто пятьдесят орудий, миллионы снарядов, шестьсот пулеметов, сто тысяч винтовок, шесть аэропланов, легковые и грузовые автомобили, бронепоезда, радиостанции. Ну и сто пятьдесят тысяч пленных!..
Теперь можно отправляться в Туркестан. Туда еще в октябре выехали Куйбышев, Новицкий и руководящие работники Комиссии по делам Туркестана. Михаил Васильевич тоже состоит в этой комиссии, облеченной
В Туркестан, в Туркестан!..
Туркестан, как мираж: он поднялся перед взором Фрунзе всеми своими заснеженными пиками, красными горами, уютными синими долинами, яблоневыми садами, такырами и барханами и растаял… От Владимира Ильича пришла телеграмма:
«Прошу товарища Фрунзе в соответствии с указаниями Реввоенсовета Республики развить революционную энергию для максимального ускорения постройки дороги и вывоза нефти».
О какой дороге речь? Откуда взялась нефть?
Когда был освобожден Эмбинский нефтяной район, Михаил Васильевич обнаружил на промыслах возле Ракушечьей пристани двенадцать миллионов пудов нефти. Отступая, беляки подожгли промыслы, но пожар удалось потушить. Республике требуется нефть. Но как ее вывезти в кратчайшие сроки? Построить железную дорогу от северного побережья Каспия до Александров-Гая, перешить на широкую колею линию Александров-Гай — Красный Кут: шестьсот верст по безлюдной, безводной степи. Январские морозы и бураны. По линии проектируемой постройки нет топлива, нет жилищ для рабочих. Да и самих рабочих нет. Нет шпал, нет рельсов. Были бы хотя бы железнодорожные дивизионы, но и их нет.
Фрунзе отвечает Владимиру Ильичу:
«Армия свой революционный долг выполнит».
Гуляют студеные ветры по степи. Сковало льдом прибрежные воды Каспия, и лишь у горизонта в свинцовых судорогах перекатываются волны.
Фрунзе и его заместитель Авксентьевский идут вдоль берега. Фрунзе сосредоточен. У него упрямый, строгий подбородок, глаза отливают металлическим блеском. Спрашивает:
— Железную дорогу умеете строить?
— Не умею.
— Какое удивительное совпадение: я тоже не умею. Помнится, раньше вы утверждали, что не сможете командовать армией. Хорошо, что я не поверил. Оказывается, вы все можете: даже быть заместителем командующего фронтом. Дорога-то пустяк — всего шестьсот верст!
— Это фантастика. Все равно что проложить дорогу через всю Англию.
— Нет, не все равно. В Англии топлива хоть отбавляй, а у нас его нет. У них инженеры, техники, рельсы, шпалы. У нас всего этого нет. У них нет таких зверских холодов, как у нас, и нет безводных пустынь. Сравнили! А знаете, чем мы тут все время были заняты? Подводили реальный фундамент под фантастику. И подвели. Теперь все — фантастика. Мы с вами командуем фронтом, каких не знала история, — разве это не фантастика? Короче говоря, будем строить дорогу. Вытребуем инженера, подчиним реввоенсовету все местные военные и гражданские организации, нужные для выполнения приказа Ильича, заставим работать военкомов. Нужно будет обеспечить воинской охраной строительные участки, взять под охрану все нефтяные вышки и нефтепроводы. Сегодня же приступить к постройке полевого телеграфа и телефона вдоль всей линии Эмба — Алгай. Мобилизуйте всех рабочих, сведите их в воинские части. Примите меры по санитарному обслуживанию строителей, нужно их одеть, обуть. Изыщите пятьдесят грузовых и двадцать легковых автомобилей. Эмбинская железная дорога имеет исключительное значение для Советской республики. А вам лично нужно преодолеть некий психологический барьер.
И в который уж раз Авксентьевский
Всякий раз Авксентьевский оглядывался на пройденный путь со сладким ужасом. Кем он был до встречи с Фрунзе? До германской учительствовал, преподавал математику. Стал подпоручиком, мечтал после войны вернуться к любимой математике. Потом революция. Избрали секретарем губисполкома в Вологде. Стал комиссаром. А потом — Фрунзе. Какая-то могучая волна подняла Авксентьевского на свой гребень. Этот человек привязал его к себе накрепко, раз навсегда. Авксентьевский по ходатайству Фрунзе — комиссар Ярославского военного округа; Авксентьевский — командующий армией; Авксентьевский — заместитель командующего фронтом. И вот Фрунзе собирается в Туркестан, чтобы политическими, дипломатическими и военными мерами навести там революционный порядок, а ему, Авксентьевскому, вручается судьба необъятного степного края от Каспия до Самары, до Актюбинска.
А Фрунзе продолжает зачаровывать, гипнотизировать самыми будничными, трезвыми словами. И рядом с ним начинает казаться, что большая часть человечества просто не умеет думать.
— С наступлением весны засеять максимальную площадь земли. Тут она плодородна, накормим всех. Помогите населению восстановить разрушенные хозяйства. Организуйте сбор кожи, шерсти и другого сырья для дальнейшей обработки. Не забудьте про погрузку и засыпку хлеба…
Кожа, шерсть… Авксентьевский с удивлением и восхищением смотрит на Михаила Васильевича: где все только умещается? Бог ты мой, у этого человека голова, должно быть, сделана из особого материала!.. Конечно же, дорога будет построена…
СЫН СЕМИРЕЧЬЯ
Простуженный, с жестокой головной болью, Авалов лежал в повозке. Минутами от жара и усталости он терял сознание. Маленький белый отряд с нечеловеческой настойчивостью пробирался в Семиречье, где, по слухам, в городке Копале укрылся колчаковский эмиссар атаман Анненков. Степь казалась безграничной пустыней, холодный ветер и дождь со снегом лишали мужества.
Иногда Авалову чудилось, что его хотят бросить в степи одного, и он сквозь бред кричал с трагической твердостью:
— Я стрелять буду! Я везу важные сообщения атаману, вы не имеете права…
Шли вдоль реки Аягуза, поднимались на отроги Семиреченского Алатау с его вечными снегами. Отсюда до китайской границы рукой подать: стоит лишь перевалить хребет. Когда показалась деревянная церковь Копала, Авалов перекрестился и впал в тяжелое забытье.
Только через неделю он встретился с атаманом Анненковым, вернувшимся из Лепсинска.
Штаб атамана помещался в доме начальника копальского казачьего округа. В этих дебрях Средней Азии Анненков чувствовал себя полновластным хозяином. Его конные отряды контролировали огромную территорию от границы до Верного. В провианте и снаряжении атаман не нуждался. Все необходимое охотно поставляли зажиточные казачьи хутора и поселения так называемых чолоказаков — беглых каторжников — узбеков и русских, женатых на киргизках.
Анненков не заигрывал с местным населением. Он требовал, приказывал. Делал вид, что Советская власть — явление временное. Нужно только собраться с силами, установить связь с эмиром бухарским и главарями басмаческих отрядов. Перед казаками и таранчинами атаман всегда появлялся в парадном мундире с золотыми эполетами лапшой, с крестами и медалями. Никто не знал, за какие воинские доблести получены кресты и медали.
Для атамана некий Авалов был фигурой ничтожной. Но сейчас всякий человек имел цену, потому-то Анненков принял беглеца, вырядившись в парадный мундир, навесив все кресты. Атаман сидел под образами, поглаживал эспаньолку и внимательно слушал. Его круглые навыкате глаза в припухлых веках были неподвижны, как у статуи.