Все в его поцелуе
Шрифт:
Она кивнула.
– Вам надо повернуться кругом.
Она непонимающе посмотрела на него.
– Чтобы высушить платье сзади.
– Ах да.
Она покраснела, и Уэст, глядя на нее, подумал, что трудно поверить, как она смогла добраться до Лондона целой и невредимой. Свой обыск он в расчет не принимал. Пока она стояла спиной к огню, он зажег свет. Несколько ламп. Он видел, что она следит за ним, хотя всякий раз, как он поворачивался к ней лицом, она быстро отводила взгляд.
Может, она ожидала увидеть его столь же представительным, как его отец? До последнего времени, когда рак выжал из него остатки
Уэст старался видеться с отцом как можно реже. И такая тактика полностью совпадала с его желанием. Никто из них не предпринимал попыток, чтобы изменить существующее положение вещей. Но тень отца продолжала нависать над Уэстом и после его смерти. Учитывая характер государственной деятельности отца, Уэст просто не мог не знать о том, чем он занимается, и делать вид, что его не существует. Отец Уэста мог бы запросто стать премьер-министром, если бы не ловкие козни Ливерпула, заигрывавшего с оппозицией во время войны с Наполеоном. Поражение в парламенте терзало отца, и, как подозревал Уэст, герцог планировал новую стратегию завоевания государственных высот, когда на него вдруг навалился рак и подкосил его. Англия скорбела о потере. Уэст нет.
Он сел в кресло-качалку, изношенное ровно настолько, чтобы чувствовать себя в нем максимально комфортно. Кресло стояло недалеко от мисс Эшби. Подвинув ногой трехногий табурет, Уэст вальяжно протянул на него ноги.
– Присаживайтесь, – предложил он гостье.
– Я постою, если вы не возражаете. – Она окинула взглядом ряды полок с книгами, тянувшиеся вдоль каждой из стен кабинета.
– Я возражаю. Я хочу сидеть, а с моей стороны невежливо сидеть, если дама стоит.
– Мое платье все еще влажное. Я испорчу…
– Садитесь.
Она опустилась на обитую восточной тканью скамью на краю обюссонского ковра. Шелковая кроваво-красная обивка составила яркий контраст с ее черным траурным платьем. Она взяла бокал за ножку и опустила руки на колени. Спину она держала очень прямо.
Наконец он смог разглядеть цвет ее глаз – серо-голубой, и глаза ее словно принадлежали женщине куда старше той, что была перед ним. Ее глаза уже нельзя назвать глазами шестнадцатилетней девушки. И даже двадцатичетырехлетней! В них виделись мудрость и усталость. Отчасти объяснением могло служить долгое путешествие в Лондон или грубость, и даже жестокость, которую он в начале их встречи проявил к ней. Но лишь отчасти. Он спросил себя, что такого могли видеть ее глаза, так сильно ее состарившие.
– По кому траур? – спросил он, имея в виду ее платье.
Его вопрос ее удивил.
– Конечно, по герцогу.
Уэст невесело усмехнулся:
– Никаких «конечно» здесь быть не может. Может, он и ваш отец тоже? Может, вы одна из многочисленного племени его незаконнорожденных детей? Скажите мне, могу я вас обнять как свою сестру?
Она говорила тихо, хорошо модулированным голосом, очень правильно и красиво, без всяких усилий.
– Значит, вы действительно хотите казаться чудовищем. Мне говорили, что такое возможно.
– Стараюсь
– Я не сказала, что я ожидала грубости с вашей стороны, мне просто говорили, что вы можете грубо вести себя.
Уэст сделал глоток бренди.
– У вас сложилось обо мне мнение, идущее в противоречие с тем, что вы обо мне слышали? – спросил он. – Как такое возможно, если мы едва знакомы?
– Мы встречались раньше.
– Нет, вы ошибаетесь. У меня счастливый талант запоминать лица и имена. Я бы знал вас; если бы нас представляли друг другу.
– Я не говорила, что нас друг другу представляли. Я сказала лишь, что мы встречались.
Он изучал ее лицо в течение нескольких долгих секунд. К чести ее будет сказано, она не отвела взгляд. Уэст заподозрил, что она отворачивалась раньше от него из боязни быть узнанной. Теперь, когда она оказалась у него в доме, она перестала опасаться, хотя он мог в любой момент выставить ее за дверь.
Он недобро усмехнулся и поставил бокал с бренди на стол. Но ведь он не оставил ее на улице, не так ли? Словно мокрого котенка, он завернул ее в сухое и притащил домой. Неохотно он признался себе в том, что ее опасения действительно теперь не имеют под собой почвы.
– Значит, вы не моя сестра, – сделал он вывод.
– Даже не сводная сестра.
– Как трогательно. Мы встречались в городе?
– Нет.
– Во время сезона?
– Нет. – Она слабо улыбнулась. Допрос по своей форме напоминал салонную игру. По правилам игры он мог еще задать не более семнадцати вопросов.
– Вы знакомы с Саутертоном?
– Нет.
– С Истлином?
– Нет.
– С Нортхемом? – До того как она успела сказать «нет» и приобрести еще одно очко в свою пользу, он задал другой вопрос: – Может, вы знакомы с его женой, бывшей леди Элизабет Пенроуз?
– Нет. – В любом случае она вытянула из него еще два вопроса.
Уэст молчал, раздумывая, как поступить дальше. Ему не хотелось раскручивать клубок, если нитью, связующей их с мисс Эшби, оставался лишь его отец. Едва ли он мог бы относиться к ней по-доброму, если у них с его отцом существовала какая-то романтическая или родственная связь. Ее имя ни о чем ему не говорило, но, надо сказать, он провел не так много времени со своим поверенным, с того момента как узнал о смерти отца. На самом деле он вышел от мистера Риджуэя, хлопнув дверью, заявив прямо, что его больше устраивает положение бастарда, чем наследника титула. Уэст знал, что очень скоро ему предстоит познакомиться с сонмом родственников, которые до сего момента им не интересовались.
Для них он всегда был побочным сыном герцога, словно он не имел собственного честного имени. Он считался для них досадным недоразумением, ребенком, «рожденным не на той стороне одеяла». В детстве он воспринял подобную информацию буквально, предполагая, что его мать лежала на полинявшей от солнца стороне одеяла, когда рожала его. Он не мог понять, почему из-за такой мелочи отношение к нему сильно отличалось от отношения к законным детям. Наконец он решил задать вопрос об этом матери. Мать его ударила. Потом она, конечно, плакала и ужасалась своему поступку. Она никогда не спрашивала, простил ли он ее за него, но и он никогда не забывал драматического эпизода. Есть вещи, которые не так легко забыть.