Все ведьмы делают это! (Другая редакция)
Шрифт:
Покуда тесть нервничал, Авдей решил осмотреться. Он нечасто выбирался в японские рестораны, а о «Палом листе» услыхал впервые в жизни. Здесь было просто и элегантно. Перегородки-сёдзи, окрашенные в палевые тона, создавали впечатление прозрачного осеннего сада. Возле токонома, специальной ниши с букетом хризантем, сидели две одетые в кимоно девушки: одна тихо перебирала струны инструмента, отдаленно напоминающего гусли, а другая напевала что-то тонким нежным голоском. Авдей заслушался и не заметил, как Баронет куда-то отлучился.
– …Позвольте вам представить: это и есть мой зять, Авдей Белинский, тот самый Господин Сочинитель.
Авдея словно прошило током. Он вскочил, открыв глаза, и увидел, что Баронет стоит возле столика, изящно поддерживая руку женщины… Женщины, от облика которой мир Авдея перевернулся на мгновение, но тут же занял подобающее место. Авдей поклонился, боясь дышать (вдруг от его грубого дыхания это дивное видение исчезнет?). Но женщина не исчезла, она стояла и нежно-вопросительно переводила взгляд с Авдея на Баронета. Тот откашлялся:
– Авдей, я имею честь представить тебе госпожу Инари Такобо, более известную тебе под именем Фрейлины Кодзайсё.
Женщина улыбнулась, и эта улыбка разрешала Авдею дышать и вообще существовать его грубой материальности рядом с ее эфемерностью. Они сели за столик, Баронет взял на себя труд заказывать ужин и вина, а онемевший от переполнявшего его восторга Авдей мог только смотреть на безупречный овал дивного лица. Это лицо пробудило в нем странные, казалось, забытые чувства…
Стал он хватать мертвецов…
…Это лицо пробудило в нем странные, казалось, забытые чувства. Были в выражении этого простого женского лица такие участие, сострадание и забота, что полковнику Кирпичному впервые с тех пор, как умер в детстве его любимый волнистый попугайчик Аркашка, захотелось плакать. Полковник почувствовал, как по щекам его текут теплые слезы, скапливаясь на щетинистом мужественном подбородке.
– Ну не надо, не надо так, товарищ полковник, не плачьте, – жалостливо сказало лицо, в котором постепенно приходящий в себя полковник Дрон Кирпичный признал старшую медсестру Нюту, женщину несложных нравственных устоев. – Это же был всего только обморок!
– Обморок?!! – ахнул полковник, мгновенно припоминая то страшное событие, когда он собственными глазами увидел, как, начиная от сапог, тело его становилось натурально каменным. От пережитого ужаса полковник вновь закатил было глаза, но заботливая Нюта милосердно сунула ему под нос вату, обильно смоченную нашатырем.
– А-аргх-чхи, грр-кхм-кхм,
Полковник приподнялся и сел на больничном клеенчатом топчане, теребя несвежий воротничок френча. Его очнувшийся организм незамедлительно требовал воздуха и водки.
– Форточку открой, дышать нечем! – приказал он Нюте, а когда она вскарабкалась на стоящий у окна табурет, чтоб выполнить приказ, полковник посмотрел на Нютин обтянутый куцым халатиком зад, покачал головой, икнул и добавил: – Спирту мне принеси.
– А спирту вам давать не велено, товарищ начохраны, – слезая с табуретки, сказала Нюта и кокетливо обдернула халатик.
– Ишь ты! – возмутился полковник и внимательно поглядел на крепкую грудь медсестрички, что, безусловно, свидетельствовало о его полном возвращении к жизни. – Может, мне и еще кой-чего давать не велено? – хрипловато спросил он Нюту, вставая и притискивая ее к своей вполне ожившей плоти. – А?
Но тут до него дошел весь смысл сказанной Нютой фразы.
– Это кем же мне не велено спирту-то давать?! – прорычал он.
Нюта, сомлевшая уже было в крепких мужских объятиях, испуганно отстранилась и пожала плечами:
– Кем-кем… Ия Карловна нынче утром распорядились. Потому как у вас этот, абстинентный синдром.
Полковника шатнуло, ибо перед внутренним его взором очень четко предстал недавно виденный образ главной докторши, лежащей у кресла в луже крови и с головой, изгрызенной крысами.
– Да ты что-о?! – придушенным голосом заорал он на мигом побледневшую Нюту. – Да ведь Ия Карловна мертва-а!
– Господь с вами, товарищ полковник, – сказала медсестра, медленно отступая от начальника охраны. – Ничего подобного и нету. Ия Карловна живы-здоровы и вовсе помирать не собираются. А вот то, что с вами вчера вечером беда приключилась, это совершенный факт.
– Какая беда? – помертвелыми губами спросил Дрон Петрович Кирпичный.
– Delirium alcoholicum. Что в переводе на русский язык означает «белая горячка», – вместо медсестры холодным тоном ответила на вопрос полковника Кирпичного вошедшая в комнату Ия Карловна.
Полковник смотрел на докторшу во все глаза. Где ужасающие раны и обглоданный череп, где остекленелые глаза трупа и окоченевшие руки?! Их нет, их нет… Ия Карловна выглядела как обычно: подтянутая, аккуратная, собранная. Правда, ее интеллигентное лицо слегка портило выражение брезгливости, относящееся, видно, к неопрятному и пахнущему недельным перегаром полковнику. Может, оттого, что неприятно ей видеть начальника в столь неприглядном состоянии, и прищуривала глаза Ия Карловна, пряча их странную нечеловеческую черноту.