Все ведьмы делают это!
Шрифт:
— Ваше постоянное злоупотребление спиртным, причем в критических дозах, привело ваш организм, товарищ полковник, в состояние высокой алкогольной интоксикации. И немудрено, — тут воскресшая докторша возвысила голос, как профессор на лекции, — что ваша и без того лабильная психика потерпела сокрушительный удар. Все признаки delirium tremens налицо: галлюцинации, причем весьма сильные, расстройство сознания и нарушение правильной моторики…
— Чего нарушение? — тихо сатанея, спросил полковник Кирпичный.
— Двигательных рефлексов, — отмахнувшись от назойливости Дрона Петровича,
— Да что вы мне горбатого лепите! Дурь порете! Чушь все это несусветная! — заорал-зашипел полковник Кирпичный, брызгая слюной.
— Что вы шипите на меня, как опустевшая клизма?! — в свою очередь возвысила голос врачиха. — Попрошу мне не указывать на мою некомпетентность! Мой долг — спасти вас от пагубного порока. Чего бы мне это ни стоило.
Врачиха подошла к настенному шкафику, за матовым стеклом которого угадывались упаковки с одноразовыми шприцами и коробки ампул. Ия Карловна быстро выбрала подходящую ампулу, легко, голыми пальчиками отломила стеклянную головку и принялась набирать содержимое ампулы в шприц, изредка при этом бросая быстрые непонятные взгляды на замершего в каком-то отупении начальника охраны колонии.
— Что это? Зачем это? — слабо засопротивлялся Кирпичный, когда Ия Карловна со шприцем наизготовку двинулась к нему.
— Спокойнее, Дрон Петрович! Это успокоительное, для снятия абстиненции и тремора. Вы же сами видите, у вас тремор, руки дрожат и… все остальное.
— Не надо меня лечить! — заорал полковник и кинулся в противоположную сторону комнатки. — Нет у меня никакого… делириума! Это все вы, вы сами мертвая! Вас вчера вечером крысы загрызли! И еще девятерых человек! Насмерть!
— Вот видите, — снисходительно усмехнулась Ия Карловна и неотступно стала кружить по комнате за полковником, не выпуская шприца из рук. — Вас просто преследуют галлюцинации. Как я могла бы быть вчера мертвой, по вашим словам, если сейчас я живая и вполне настоящая женщина…
Ия Карловна отложила в сторонку шприц и как-то очень чувственно усмехнулась. А ошалевший от всего происходящего полковник вдруг увидел, что у врачихи чрезвычайно соблазнительные губы и грудь под халатом дышит как-то очень возбуждающе. Ия Карловна притиснула полковника к столу и вдруг впилась поцелуем в его не ожидавший такого поворота событий рот, одновременно расстегивая шаловливой ручкой полковничьи штаны. Кирпичный застонал и открыл обезумевшие глаза. Непонятно, каким образом, но врачиха уже была полностью нагая, и темные вздувшиеся соски ее грудей нацелились на Дрона Петровича как пистолетные дула.
— Ия Карловна, да что же это?! — жалобно как-то простонал полковник, понимая, что лежит на столе, а врачиха уже оседлала его и понеслась в бешеной похотливой скачке, запрокинув голову с оскаленным и визжащим алым ртом…
И разом все кончилось. Обессиленный
— Дрон Петрович, очнитесь! Как вы, однако, плохо переносите азалептин.
— Что? — открыл глаза полковник и помотал головой, приходя в себя и оглядывая собственное тело. Тело было одетым, и беспорядка, свидетельствующего о недавнем чудовищном распутстве, вовсе не наблюдалось. Кирпичный глянул на Ию Карловну.
Та выглядела совершенно безукоризненно и официально, и халат ее был застегнут на все пуговицы. «Черт-те что, — подумал Кирпичный. — Было это или не было?»
— Вы находитесь во власти галлюцинаций, — ласково-убедительным тоном сказала ему Ия Карловна. — Галлюцинации же есть порождение ваших подсознательных желаний, фобий, комплексов… И все это — из-за неумеренного потребления алкоголя. Ну да ничего. Я вас вылечу. Лишь бы на это было ваше желание.
— А как же мертвецы? Загрызенные крысами?
— Ох, как трудно с вами, Дрон Петрович! Нет никаких мертвецов, все это ваши гал-лю-ци-нации. Понятно?!
— Понятно. А… то, что мы сейчас с вами…
— Что?
— Ну, это…
— Не понимаю. О чем вы?!
— Ну как, вы и я, на столе… Это…
— Да вы что, смеетесь?
— Нет, — зло сказал полковник Кирпичный. — Опять, видать, галлюцинирую. Ладно. Спасибо вам, доктор, за лечение, а только надо мне приступать к моим прямым обязанностям.
— Как?! А терапия? Душ Шарко?!
— Подождет душ, никуда не денется.
С этими словами полковник Кирпичный решительно вышел из больничного блока, ощущая на душе гадкую пустоту. Будто кто-то обманул его, как лоха непутевого, а он этого даже не заметил…
И вдруг полковника осенило.
— Стой! — сказал он сам себе. — Мертвецов нет, значит, вчерашних? А кого ж тогда я нафотографировал и карточки запрятал в сейф?! Вот оно, хе-хе, доказательство! Врешь, врачиха, хоть и трахаешься ты хорошо! Нету у меня галлюцинаций!
И полковник Кирпичный рысью побежал к себе в кабинет, чтобы подтвердить эти свои торжествующие мысли. И осеннее солнце, переваливая за полдень, подбадривающе посветило ему в спину, дескать, давай, дерзай, мужик, борись за правду, и никаких гвоздей!
Нетерпеливыми руками отпер полковник дверь своего кабинета и быстро захлопнул ее за собой, словно боясь, что непонятный врачихин delirium tremens, вроде хищного зверя из видеофильмов ужасов, настигнет его и вцепится в спину.
Тут только и перевел дух Дрон Петрович, оглядывая стены родного кабинета. Все тут было близкое и знакомое, до последнего плевка в плевательнице и мухи, случайно прибитой на старой побелке стены. И сейф тоже был успокоительно заперт и опечатан при помощи кусочка неровной, пожелтевшей от клея бумажки. Ключи от сейфа предусмотрительный полковник, не знающий иногда, где застанет его пьянка, всегда прятал в тайном месте — на гвоздике за портретом товарища Дзержинского, как бы доверяя железному чекисту свои самые секретные материалы.