Все впереди
Шрифт:
— Я думаю, да.
— Я обсужу это с Сэрой позже, чтобы подстраховаться. Но еще раньше она сказала мне, чтобы я запланировала три свободных месяца, чтобы заняться товаром.
— Проблема не в том, чтобы наклеить ценники на все товары, — вставил Эрик, — а в том, чтобы все красиво разложить и расставить. Сэра сказала, что это очень важно.
— Это самое главное, — согласилась я. — Но она пообещала приехать сюда и за всем понаблюдать, вы знаете?
Он улыбнулся мне.
Я протянула ему стопку акварелей.
— Вы не
— С удовольствием, Мэл.
Я взяла сама вторую стопку своих рисунков, и мы вместе вышли из мастерской.
Стояло влажное жаркое июльское утро, и когда мы покинули помещение с кондиционером, волна горячего воздуха чуть не свалила меня с ног.
— Сегодня ужасно жарко, — пробормотала я, глядя на подернутое дымкой небо и сияющее солнце, уже пробившееся сквозь облака.
— К полудню будет настоящее пекло, — высказал свое мнение Эрик.
— Вывеска для главных ворот будет готова завтра, — сказала я ему, когда мы шли к дому. — Ее сделал один из плотников Тома, и он ее принесет. Тогда я смогу сделать фон и наше название: «Индейские лужайки — Деревенский эксперимент». А пока пойдем и найдем Сэру.
— Она в кухне, сует свой нос во все Норины кипящие кастрюли. Она не может решиться, какой джем попробовать сначала. И каждый раз, когда Нора дает ей попробовать новый джем, она заявляет, что это ее любимый.
Это была истинная правда.
Я нашла Сэру и Нору перед плитой: моя подруга раскладывала маленькие порции каждого джема на подносе.
— Что ты собираешься со всем этим делать? — спросила я, проходя через кухню в маленький кабинет в задней части дома.
— Конечно, есть это, — сказала Сэра. — Намазав на эти два куска домашнего хлеба, тоже изготовленного дражайшей Норой. И я знаю, хотя ты еще этого не сказала, Мэл, что потом я об этом пожалею. Да, моя диета летит к чертям.
36
Нью-Йорк, август 1989
То, что мне предстоит сегодня, будет нелегко. Но я знаю, что должна это сделать, чего бы мне это ни стоило.
Через несколько часов я предстану перед судом и произнесу речь, обращенную к судье, по делу, возбужденному окружным прокурором против тех, кто убил мою семью.
Я собираюсь рассказать судье, достопочтенной Элизабет П. Донен, об Эндрю, Джейми и Лиссе и о той боли и страдании, которые принесла мне их смерть. Я собираюсь обнажить мою душу перед ней и всеми теми, кто будет присутствовать в зале суда в это утро.
И я собираюсь просить судью определить максимальное наказание, полагающееся по закону. Как сказал Дэвид, это было мое право как ближайшей родственницы жертв.
Четверо обвиняемых были провозглашены виновными в убийстве второй степени после суда, который длился меньше недели. У присяжных не было сомнения в их виновности. Они вернулись в зал суда с вердиктом «виновны» после пары часов, затраченных на обсуждение.
Скоро настанет моя очередь произнести «речь», как
Диана прилетела из Лондона два дня тому назад, после того как детектив Де Марко сообщил Дэвиду дату вынесения приговора; отец прилетел вчера вечером из Мехико, где в настоящее время он возглавляет археологическую экспедицию университета Калифорнии.
Все желали оказать мне моральную поддержку; они, также как и я, хотели присутствовать при совершении правосудия.
— Конечно же, я собираюсь быть с тобой, — сказала Диана, когда она разговаривала со мной по телефону из Лондона около недели тому назад. — Для меня было бы немыслимо не присутствовать там. Я потеряла сына и внуков; я должна присутствовать. И твой отец такого же мнения. Я подробно обсудила с ним это некоторое время тому назад. Речь идет о семье, Мэл, о семье, которая сплотилась в час утраты и горя.
Я приехала из Шерона вчера после полудня, так что весь вечер могла провести в кругу семьи, которая, разумеется, включила в себя и Сэру. Теперь я заканчивала одеваться в своей бывшей комнате в маминой квартире. Я подошла к зеркалу и с минуту разглядывала себя в нем, стараясь в кои-то веки быть объективной. До чего же я исхудала, я выглядела как пугало. Лицо было чрезвычайно бледно, и на нем ярко выделялись веснушки.
У меня был мрачный, почти суровый вид.
На мне был черный льняной костюм, не оживленный никаким другим цветом, кроме, конечно, моих рыжих волос, которые пламенели как всегда. Я убрала их назад в конский хвост, перевязав черным шелковым бантом. Единственными моими украшениями были маленькие жемчужные серьги, золотое обручальное кольцо и часы.
Я надела плоские черные лодочки, взяла сумку и вышла из комнаты.
Мама и Сэра ждали меня в маленькой библиотеке вместе с Дианой, которая остановилась у нас. Все трое были одеты в черное и, как и я, выглядели суровыми, почти безжалостными.
В следующую минуту в комнату вошел Дэвид и сказал:
— Эдвард будет здесь с минуты на минуту.
Мама кивнула, взглянула на часы и пробормотала:
— Твой отец, как всегда, пунктуален.
Я не успела ответить, как снизу зазвенел сигнал. Я знала, что это мой папа.
Пресса присутствовала в полном составе, не только снаружи здания криминального суда на Сентер-стрит, но и в самом зале.
Он был уже набит к нашему прибытию, и Дэвид поспешно провел меня к первому ряду скамей. Я села между ним и Сэрой, у нас за спиной сели мама, папа и Диана.
Я узнала главного обвинителя по фотографии в газетах и телевизионным репортажам. Он оживленно разговаривал с детективом Де Марко, который наклонил голову, увидев нас с Дэвидом. Я кивнула ему в ответ.
Оглядывая зал суда, я внезапно оцепенела — мой взгляд остановился на четверых обвиняемых. Я пристально смотрела на них.