Все женщины – химеры
Шрифт:
Они переглянулись, Синенко сказал поспешно:
– Нет-нет, с нашей стороны это было бы нечестно!
– Мы вас забрали из дома, – сказала Мариэтта, – мы и отвезем.
– Не буду отбиваться, – сказал я. – Можете даже отнести.
– Отнести?
– В паланкине, – объяснил я. – Со шторами из китайского шелка. Скромный я, понимаете ли.
Синенко сказал торопливо:
– Пару минут, хорошо? Я доложусь по всей форме, скажу о результатах… думаю, руководство не станет вас задерживать.
– И отнесете на паланкине? –
Он сказал Мариэтте с неохотой:
– Сама понимаешь… К сожалению, прямых улик нет.
Мариэтта ответила со вздохом:
– А как бы хотелось… Сама бы удушила!
– Я солидарен с мнением вашего руководства, – сообщил я. – Оно у вас мудрое. Почти как я. Жду. Но не долго.
Я сам чувствовал, что разговариваю с ними все увереннее. И не только потому, что сами позволяют и даже подталкивают своей неуверенностью и непониманием как со мной держаться: как с удачливым олухом или же с хитрой замаскированной бестией?
Нет, это я сам потихоньку хамею или наглею, но в самом деле чувствую в себе нечто, что позволяет в будущем уже не трястись, что мне на ногу наступят или сам кому наступлю. Вот когда прижимает к стене, то стреляю сразу, все-таки лучше я, чем меня… А подрожу и попереживаю потом. Хотя теперь уже и дрожу меньше, и переживаю как бы больше потому, что так надо, раз уж я одухотворенная натура…
Синенко вышел распаренный и вроде бы даже вздрюченный, посмотрел волком, Мариэтта бросилась к нему, пошептались, она тоже чуть сникла, явно новости так себе.
– Ладно, – сказал я, – поеду, мне пора.
Она сказала со вздохом:
– Я отвезу тебя. Не спорь, это указание моего начальства.
Я развел руками.
– Если начальства, то кто мы, чтобы спорить с руководством? Мне понравилось кататься в полицейской машине. Я сяду за руль? А то ты какая-то не совсем такая…
– Еще чего, – огрызнулась она зло, – тебе только инвалидные коляски водить. Пойдем, а то выглянет, еще и разорется.
– Поспешим, – согласился я. – Кофе взять в дорогу? Впрочем, у меня кофе лучше. Если хорошо попросишь, угощу. Хоть ты и представитель угнетаемого класса. Охраняешь сатрапов и все такое.
Она фыркнула:
– Не боишься такое говорить вслух?
– А что такого? – спросил я. – Я за сатрапов! Всегда голосовал и буду голосовать. Демократы доведут до беды. Будущее за справедливой сатрапией!
Она сказала кисло:
– Иди, иди…
На улице Мариэтта зашла вперед и отворила для меня дверцу на переднее сиденье справа. В морду я бить не стал, не то время, только посмотрел с укором, но она не поняла, все-таки дитя этого мира и этого времени.
– У меня хороший кофе, – заверил я. – Главное, крепкий и сладкий. А все остальное от лукавого.
Она не ответила, лицо сосредоточенное, брови сдвинуты, а глаза смотрят зло и раздраженно. Я вздохнул
В доме чисто, пол и стены отмыты до блеска, только что дыры от пуль никто не заделывал, требуется мое решение, как поступить и что делать. Но мне главное, трупы убрали, иначе даже не знаю, что бы с ними потом делал, перекинув в лабораторию Рундельштотта в отсутствие хозяина.
Мариэтта вошла по-хозяйски, теперь женщины ведут себя везде как хозяева жизни, отыгрываясь на нас, как негры на белых в Америке за годы рабства и подневольной жизни.
Вспыхнул побитый пулями экран, Аня Межелайтис посмотрела на меня, на мою гостью, поинтересовалась нейтральным голосом:
– Ужин на двоих?.. При свечах или как?
– А у нас есть свечи? – удивился я. – Не дури. Простой ужин без выпендренов. Со мной не женщина, а полицейский. Она и тебя может арестовать за что-нибудь.
– За что? – спросила Аня.
– Найдет, – заверил я. – Она же власть.
Мариэтта поморщилась.
– И у тебя Межелайтис?.. К кому ни зайди… Почему вы, мужчины, такие разные, часто даже умные и талантливые, а в этом деле все убого одинаковы?
Я подумал, пожал плечами.
– Может быть, потому, что в этом деле не стоит искать чего-то нового?..
– В каком?
– В женском, – пояснил я.
– А для вас женщина начинается только от пояса? – спросила она, не уточняя о какой половине идет речь, надо быть сумасшедшим инопланетянином, чтобы уточнять такое. – А мы еще и разговаривать умеем!
– Обожаю сарказм, – ответил я. – Это как острый соус на хорошо прожаренном бифштексе.
– Любишь хорошо прожаренный?
– Ого!
– И жаришь сам?
– Люблю жарить, – сказал я откровенно. – Но без всяких штучек. Я человек простой. Сложности в таком простом деле оставляю закомплексованным интеллигентам.
– Какой ты разносторонний, – похвалила она.
– Это точно, – ответил я скромно.
– Когда надо, – уточнила она, – эстет, в другом случае – простой мужик, в третьем – хладнокровный стрелок…
Она сделала паузу, но я сделал вид, что не слышу, а выбираю блюда, хотя Аня уже включила кухонный комбайн и жарит, варит и печет сразу в трех отделениях.
Мариэтта села на диван перед телевизором точно на то место, где обычно сижу я, там продавлена ямка моей жопой, повела рукой, экран тут же засветился новостями в десятках окошек.
Я буркнул ревниво:
– Даешь… Я думал, слушается только меня.
– Мы полиция, – ответила она с достоинством. – Мы почти имеем право.
– Ой, – сказал я опасливо, – а на что еще почти имеешь?
– Сюрприз, – сказала она, не поворачивая головы. – Кто тебе такую программу составлял? Один футбол и голые женщины… Как не стыдно за такое однообразие?