Все женщины немного Афродиты
Шрифт:
РЖАВЦЕВ. У вас есть запись?
ИНДЕЙКИН. Хотите ознакомиться?
РЖАВЦЕВ. Было бы любопытно.
ГВОЗДЕВ, здоровый парень с загорелым лицом и быстрыми глазенками, лет 35, отвечает на вопросы следователя, которого не видно.
ГВОЗДЕВ. Славка Ржавый? Знаю. А как же! Дружок. С таким хоть на край света. То есть как «уже на краю света»? Тут что-то не то. Не мог он. Он, бродяга, хоть и с этим самым, но без чего другого… Мы с ним три года сапог в сапог, шинель в шинель. И марш-бросок километров двадцать, и в самоволку. Жизнь была легкая. А она вообще легкая. Это тот, кто с гирей на голове родился, к земле пригибается. Пили такое, аж страх на кирзовый сапог пролить – прожжет. С такими петрусями флирт водили: рожа, что патефон, а с ней в кино идти надо. Хотя с женским делом у него по-особому. Когда «туда-сюда» – бывало. А когда еще что – ни-ни.
ИНДЕЙКИН и РЖАВЦЕВ.
РЖАВЦЕВ. Из ваших протоколов дружки мои выскакивают как живые.
ИНДЕЙКИН. Вас это пугает?
РЖАВЦЕВ. Безмятежна душа моя. И защищена от испуга человеческого. Она благочестива и любвеобильна… Любовь, любовь. Не ложится она в милицейские протоколы… А ведь отгадал Гвоздь. На западе любовь моя.
ИНДЕЙКИН. Простите, но я хотел бы обратить ваше внимание на тот факт, что, не имея водительских прав, вы, тем не менее, обладали опытом вождения автомобиля.
РЖАВЦЕВ. Обладал. Опыт был, а прав не дали. Такая тогда была жизнь: у одних был опыт, у других права.
ИНДЕЙКИН. Простите, но я вернусь к событиям, ради выяснения которых я отнимаю ваше время. Я хотел бы изложить вам одну версию, гипотезу. И послушать ваше мнение. Предположим, некто, а если точнее, кто-то из сослуживцев Таганкина, выкрал у него ключи, сделал копии. Предположим, он знал секреты противоугонных устройств. Ему было известно, где стоит по ночам машина…
РЖАВЦЕВ. Начинает мне надоедать эта игра в вопросы – ответы. Все, о чем вы говорите, теоретически возможно. Теоретически. Теоретически возможно многое. Но мы живем в мире практики. Голой скучной практики… Гвоздь прав, во всем замешана любовь. Только с географией ошибся. Не на Западе живет моя Василиса Прекрасная, а в этом… как вы сказали… в Канузине. Представьте себе, в Канузине. Перед отбытием с горячо любимой родины я решил проститься с горячо любимой женщиной. В Канузине. Похитил автомашину – и туда. Все согласуется. Прав нет, а опыт есть. Копии ключей мог сделать… Одно мне невдомек. Зачем бороздить города и веси, отыскивать меня в моем бананово – лимонном раю?! Неужто только затем, чтобы выяснить, кто ездил на какой-то машине в какое-то Канузино много лет назад? Много лет назад! (Кричит.) Чушь! (Индейкину.) Кто вы такой?
ИНДЕЙКИН. Индейкин. Сотрудник консульского отдела.
РЖАВЦЕВ (спокойно). Канузино. Канузино.
ИНДЕЙКИН. Знаете ли вы Крышкину Антонину Матвеевну?
РЖАВЦЕВ. Нет.
ИНДЕЙКИН. Странно. Странно. Это ваша учительница литературы.
РЖАВЦЕВ (успокоился). И впрямь! Время изгладило из памяти моей многое и многих. Вы, вероятно, были хорошим учеником, а я – нет… Я – из плохой семьи. Когда папу вызвали в школу за мою успеваемость, то потом вызвали маму – за папино поведение. (Смеется.) Плохо, плохо помню я менторов юных дней моих. И память воспоминаниями не тревожу.
ИНДЕЙКИН. Тем не менее, вы интересовались Крышкиной Антониной Матвеевной.
РЖАВЦЕВ (сухо). Где? Когда?
ИНДЕЙКИН. Двенадцатого марта 1986 года.
РЖАВЦЕВ. При каких обстоятельствах?
ИНДЕЙКИН. Во время беседы с гражданкой Константинопольской Зоей Ильиничной.
РЖАВЦЕВ. Есть показания?
ИНДЕЙКИН. Есть
РЖАВЦЕВ. Читайте.
КОНСТАНТИНОПОЛЬСКАЯ, ученая мымра в очках, лет 40, отвечает на вопросы следователя, которого не видно.
КОНСТАНТИНОПОЛЬСКАЯ. Константинопольская Зоя Ильинична. Кандидат филологических наук. Родилась в Москве. Была замужем. Бывший муж – Тыква Нестор Иванович. Менять фамилию при замужестве не стала. Представляете себе: «Кандидат филологических наук Зоя Тыква». А двойная еще хуже: «Зоя Тыква-Константинопольская». (Рассматривает фотографию.) Да, этот. Приятный парень. Немного
Кем интересовался? Разными. Историком Зайчиковым. Этого я не знала. Но мама рассказывала, что он за ней ухаживал. Потом его посадили. Про учительницу литературы Крышкину тоже спрашивал. Эту я помню, она приезжала мать хоронить. Учительница литературы, а культурный уровень прискорбен. Я ее спросила, любит ли она Бодлера, а она посоветовала мне читать Кольцова. Представляете, мне – Кольцова! «Раззудись, плечо, размахнись, рука». Посмотрите на меня и скажите, что во мне может раззудеться. Кстати о Бодлере. Вы помните его строчку: «И когда…» Простите, я отвлеклась. Это характерно для научных работников.
Что дальше? А ничего. Он списал координаты всех учителей, что, кстати, очень похвально, и стал прощаться. Прощался вежливо и нерешительно. Этот пол теперь сильный только в индийских фильмах. Уж я-то знаю. Нет, сама я индийские фильмы не смотрю, они концептуально примитивны. Пабло Неруда как-то сказал… Простите, я отвлеклась.
ИНДЕЙКИН и РЖАВЦЕВ.
ИНДЕЙКИН. Интересовались вы, Ростислав Романович, менторами юных дней ваших.
РЖАВЦЕВ (серьезно). Не думал я, что вы ее отыщите. Ну, а коли так, разговор пойдет другой… Когда я учился в школе, у меня была знакомая, Лена, дочь нашего историка Виталия Алексеевича Зайчикова. Эта особа сказала правильно, Зайчикова арестовали. И Лена с матерью исчезли. Такое было время! А вот как-то совершенно случайно, наткнулся я на редкую фамилию «Константинопольская», и подумал, не родственница ли она учительницы географии Константинопольской. Решил позвонить. Вдруг она знает что-нибудь о судьбе Лены или ее отца?! Остальное вам доложено.
ИНДЕЙКИН. Но вы еще записали адрес учительницы литературы Крышкиной. Зачем?
РЖАВЦЕВ. Не хотел, чтобы эта тыква константинопольская догадалась, кого именно я ищу.
ИНДЕЙКИН. И Крышкину навестить вы не собирались?
РЖАВЦЕВ. Разумеется, нет.
ИНДЕЙКИН. Знали ли вы гражданку Кутафину Варвару Митрофановну?
РЖАВЦЕВ. Кого? Нет, такую не знал.
ИНДЕЙКИН. Допустим. Тем не менее, если не возражаете, я ознакомлю вас с ее показаниями.
КУТАФИНА, типичная бабка, из тех, какие сидят у подъезда, отвечает на вопросы следователя, которого не видно.
КУТАФИНА. Кутафина Варвара Митрофановна. Семьдесят один год. На пенсии уж, почитай, шесть годков. Сижу себе в квартире, как бабка моя в деревне, только что та на печке, а я в окошко смотрю. Все про соседей знаю. Вон, гляди, длинный с сумкой. Это студент со второго этажа от жены к матери шагает. Они с этим студентом, как с шаром, «туда-сюда». А без четверти к Лидке с пятого этажа хахаль явится, на сорок минут, у него в артели перерыв.
Матвевну? Учительшу? Как не знать! Подруга я ей – это точно. В моем возрасте подружек выбирают не по нраву, а по паспорту, чтобы годочки совпадали. Сидим вдвоем, про наши дела старушечьи рассуждаем. С пенсии бутылочку сладенького. Нет. Никто ее не навещал, окромя докторши, Валерии Андревны… Хорошая докторша, какую болезнь ни скажешь, от той и лечит. А ведь вру. Заходил к ней один перед первомайскими. Видела его. Из окна. Такой солидный. На кой леший она понадобилась? Ни богатств каких и на слово глуповатая. А гляди ж, понадобилась. Покажи-ка фото. Он. Точно он. С виду приличный. Вчера фильм по телевизору смотрела, один там приличный был. А на проверку пять человек до смерти замучил. Душегуб. На тебя похож. Тоже улыбался.
ИНДЕЙКИН и РЖАВЦЕВ.
ИНДЕЙКИН. Не могли бы вы уточнить, какую вы преследовали цель, идя на встречу с гражданкой Крышкиной?
РЖАВЦЕВ. Преследовал цель, на встречу с гражданкой… Ну, и стиль у вас! (Смеется.) Я действительно был у Антонины Матвеевны. Намеревался спросить, не знает ли она что-нибудь о Лене, об ее отце. Я же вам объяснил: любовь, даже прошедшую, нельзя уложить в сборник судебных инструкций. Ромео и Джульетта. Поль и Вирджиния. Лейла и Меджнун. Видит бог, как вы мне надоели! Вы очень нудный человек.