Все звуки страха (сборник)
Шрифт:
Последовала пауза. Затем голос продолжил:
"А теперь скажите, стало ли вам теперь ясно то, что вы должны были понять еще до того, как имели глупость войти в Коридор?"
Крейн подозрительно глянул на Марморта. Похоже, ему пришло в голову, что это всего лишь хитрая уловка соперника. Поняв смысл косого взгляда, Марморт выразительно пожал плечами:
— Проклятье! Скажи нам наконец! Что мы такое должны были понять?
"Вы должны были понять единственно верный ответ на вопрос, чья Теория истинна!"
— Ну! Говори же! Говори! — почти в один голос
Какое-то время голос не отвечал. Женщина-монстр поднесла руку с длинными алыми ногтями к своей отвратительной морде, словно стараясь подыскать нужные слова. А потом в самом сердце вулкана прозвучало одно-единственное слово:
"Никто!"
Вначале Крейн и Марморт недоуменно уставились на женщину-монстра. Затем — друг на друга.
— Никто? — недоверчиво выкрикнул Марморт. — Да ты спятила! Ясно, что один из нас прав! Это я! — И обеими кулаками он принялся грозить стоящему перед ним жуткому чудищу. Пусть иллюзии — но иллюзии, приводящей его в бешенство!
— А ты докажи! Докажи! — завопил Крейн и угрожающе выступил вперед, словно собрался ударить гадину.
И тут голос дал им тот ответ и то доказательство, оспорить которое они не могли — ибо на том уровне сознания, где простая убежденность уже никакого значения не имела, оба они понимали, что это и есть истина.
"Оба вы эгоманьяки. Вы просто не способны осмыслить чужую точку зрения. Хоть дай вам сто миллионов лет. Любой контакт меж вами бессмыслен. Оба вы слишком поглощены собой!"
Вдруг женщина-монстр как-то странно замерцала. Облик ее все мутнел и мутнел — она принимала множество форм, что окружали ее тело подобно ореолам. А потом тварь исчезла так же внезапно, как и появилась, — оставив дуэлянтов наедине со сгущавшейся тьмой в пасти вулкана.
Наедине. И соперники уставились друг на друга с проблесками понимания и доверия в глазах.
Они одновременно все поняли. Оба по-прежнему обладали уверенностью в собственной правоте, но теперь сознавали, что права была и женщина-монстр.
— А знаете, Крейн, — заговорил Марморт, направляясь к своему чернобородому сопернику, — знаете, быть может, она и права. Быть может, вместе нам удастся выяснить…
И Крейн двинулся к Марморту, подхватывая его мысль:
— Да, знаете, Марморт, похоже, тут есть толк. И нам, может статься…
И в тот самый миг, когда оба противника — бывших противника — дошли до этого понимания — когда каждый из них попытался воспринять точку зрения другого — завеса иллюзии рухнула — и раскаленная докрасна лава захлестнула их бренные тела, ввергая обоих в бушующий ад.
Мэгги Глазки-Денежки
С безликой восьмеркой и дамой на руках, с открытой четверкой у банкомета Костнер решил предоставить дело конторе. Встал. Хозяин кинул себе. Шестерка.
Банкомет сильно смахивал на одного персонажа из фильма Джорджа Рафта тридцать пятого года: сверкающие как алмазы ледяные глаза, наманикюренные пальцы — длиннее, чем у нейрохирурга, над бледным лбом прилизанные черные волосы. Парень не глядя отшелушивал карты от колоды. Тройка. Еще тройка. Мухлеж. Пятерка. Мухлеж. Двадцать ойно — и прямо
Соскользнув с удобного табурета, Костнер показал карточному столику спину. Игра шла своим чередом — и будто волны сомкнулись над утопленником.
Вот он был — а вот его нет. И никто ничего не заметил. Никто не видел, как оборвалась последняя спасительная ниточка. Теперь у Костнера появился выбор: то ли стопом добраться до Лос-Анджелеса и попытаться начать что-нибудь похожее на новую жизнь… то ли выпустить себе мозги через затылок.
Ни то ни другое особенно не грело.
Поглубже засунув руки в карманы заношенных брюк, Костнер не спеша направился вдоль ряда игральных автоматов, что трещали и лязгали по другую сторону прохода меж карточных столиков.
И вдруг остановился. В кармане что-то было. А рядом, с головой погруженная в свое занятие, мадам лет пятидесяти в сиреневых «капри», матроске и на высоких каблуках обрабатывала два автомата сразу — пока один крутился, заряжала другой и дергала рукоятку. В левой руке мадам держала котелок, где у нее хранился неиссякаемый, судя по всему, запас четвертаков. Во всем облике женщины было что-то сюрреалистичное. Работала она почти как автомат — без всякого "выражения на лице, с пристальными немигающими глазами. Только раз отвела взгляд — когда гонг возвестил о том, что какому-то счастливчику достался выигрыш. И в этот самый миг Костнер вдруг понял, отчего в Вегасе столько дури, грязи и смерти — и почему столько злобы и мерзости таит в себе легализованная игра, все эти хитро расставленные капканы, доступные любому среднему гражданину.
Лицо женщины посерело от ненависти, зависти, страсти и бесконечной преданности игре — в то мгновение вечности, когда она услышала, как другая одурманенная душа удостоилась своего жалкого выигрыша. Выигрыша, который только убаюкает игрока словечками вроде «пофартило» или "поймал игру". Приманка, а не выигрыш — блестящая разноцветная блёсенка в море, где рыщут голодные стаи рыб.
А это «что-то» в кармане у Костнера оказалось серебряным долларом.
Он вытащил монетку и стал разглядывать.
Почему-то показалось, что орел ухмыляется.
Тут Костнер резко остановился — в каком-то полушаге от границы города по имени «Облом». Кое-что еще есть за душой. То, что бывалые игроки называют «край», «зацепка», "верная фошка". Один бакс. Большой серебряный доллар. Вдруг отыскавшийся в кармане далеко не столь глубоком, как тот ад, куда Костнер уже готов был низвергнуться.
"Чем черт не шутит", — подумал он и вернулся к ряду автоматов.
Раньше Костнер думал, что все долларовые машины уже поснимали. Монетный Двор объявил сокращение выпуска металлических денег. Но вот, пожалуйста — бок о бок с бандитами на гривенники и четвертаки один долларовый автомат. Главный выигрыш — две тысячи. Костиер глупо ухмыльнулся. Пропадать, так с музыкой.