Все. что могли
Шрифт:
Благостное настроение мгновенно улетучилось, тревога охватила Богайца. Что остановило поезд посреди степи? В коридоре было тихо, из соседнего купе выглянул обер-лейтенант, его спутник. Он вертел головой, взмахивал руками, как курица, вспугнутая на насесте.
Минут через пятнадцать хлопнула входная дверь, по коридору полоснул яркий луч электрического фонаря, громкий властный голос предупредил:
— Проверка документов. Всем оставаться на местах.
Отшатнувшись от ударившего в глаза резкого света, Богаец сел на постель. В купе шагнул рослый эсэсовец, второй остановился в дверях, пробежался лучом по стенам,
— Господин гауптман, остановка вынужденная, — все тем же резким повелительным тоном говорил эсэсовец, возвращая документы. — Впереди взорван путь. Партизанен… Следовавший перед вами воинский эшелон потерпел крушение, — вдруг взорвался, будто его шилом кольнули в зад, закричал: — Ближние деревни будут сметены, а жители…
Он резко взмахнул рукой в кожаной перчатке, обозначил крест.
— Когда мы сможем двигаться дальше? — спросил Богаец.
— Вас об этом известят. Если нам потребуется ваша помощь — тоже.
Несмотря на пояснение Богайца, что в соседних купе едут солдаты, сопровождающие груз, эсэсовцы подняли их, проверили документы, удаляясь, бросили Богайцу:
— Охранять свои вагоны вы должны сами.
Напоминание показалось излишним. Он не хотел быть подстреленным партизанами, приказал обер-лейтенанту срочно выставить часовых. Когда в окно робко заглянуло серенькое утро, вздохнул с облегчением. Кто-кто, а он на себе испытал, что такое «партизанен». Никогда не знаешь, близко они или далеко. Сиди и вздрагивай.
По степи дул ветер, гнал поземку, порывы со свистом обтекали вагон. За белесой пеленой, затянувшей горизонт, расползались широкие дымные полосы. Горели деревни.
«Управились без моей помощи», — почему-то со злорадством вспомнил Богаец чванливого эсэсовца. Не тронули его, поосторожничали, потому что гауптман направлялся непосредственно к командующему войсками в Сталинграде генерал-полковнику Паулюсу. «Случится что-нибудь с этой тыловой крысой, — домыслил он за эсэсовцев, — отвечай потом».
Поезд стоял, кругом лежала унылая метельная степь. В вагоне топили, проводник приносил горячий чай. Тем не менее, чем дольше длилось ожидание, Богайца все более цепко захватывало суеверное чувство. Завихрились мысли, как поземка за окном. Полезли в голову сравнения. Вот так же ехал прошлой осенью под Москву. Был полон надежд. А что приобрел там? Лучше не вспоминать. Теперь он стал похитрее, воевать не рвется. Пусть дураков ищут. Однако втайне пестовал мечту: возьмет Паулюс город при нем, и ему что-то обломится. Ради дружбы с наместником Стронге не обойдет вниманием и его офицера.
Впрочем, вряд ли осуществятся его тщеславные и наивные мечтания. До него ли будет командующему, чье имя уже гремело на весь мир. Бессмысленно пытаться ловить журавля в небе здесь, когда сам Богаец накрыл синицу сеткой там, в своем городе. Ее бы не упустить.
Мороз по коже прошел, как припомнил недавний случай: взвинченный прибежал к нему пан Затуляк, дескать, заметил двух людей, которые трижды приходили к подвалу, где береглись сокровища Богайца. Они пытались сдвинуть глыбы, закрывающие
Выследить тех людей, убрать. Очевидно, за ними кто-то стоит. Узнать, и тех тоже…
— Мои хлопцы шлялись за ними, — как бы угадав мысли Богайца, продолжал Затуляк. — Квартиру одну надыбали. Собираются там какие-то… нюхом чую — краснопузые.
«Ты чуешь, — размышлял при этом Богаец. — Я проверю. Не сам. Господин Стронге приказал мне «подружиться» с гестаповцем Геллертом. Лакомый кусок для того эти краснопузые. Для начала «дружбы» лучше не придумаешь».
Навел Геллерта на квартиру. Любо-дорого было глядеть, как тот развернулся. Накрыл четверых подпольщиков. Не главарей, мелочишку. На них ниточка оборвалась, хотя допрашивал «по первому разряду», так что и расстреливать было некого. Но перед господином Стронге представил дело так, будто крепко подкосил большевистское подполье. Стронге тоже от удовольствия надувался. Геллерт оказался «благородным», не все заслуги приписал себе, сказал о помощи Богайца.
— Гут, — молвил Стронге, пыхнув сигарой. — Впредь работайте дружно и согласованно.
Пан Затуляк — лиса. Подал Богайцу мыслишку открыть вблизи подвала гараж-мастерскую для управы. Он к Стронге, тот распоряжение подмахнул, мастерская открылась. Из двух ближайших одноэтажных домишек выдворили жителей. Солдатам охраны надо где-то обогреться, конторка мастеру нужна. Где солдаты, туда посторонние не подберутся.
После этого Затуляк подсунул Богайцу бумагу. Осталось подписать и заверить у нотариуса обязательство о передаче ему земли.
— Но теперь все это… — пан Затуляк покрутил обкуренным до желтизны пальцем с твердым, как копыто, ногтем, что, очевидно, означало напоминание о сделанной им господину Богайцу услуге, повторил: — Все это теперь стоит двухсот десятин.
«Посади свинью за стол, она и ноги на стол», — злобно подумал Богаец.
— Это немного. Километр в одну сторону, два в другую, — обосновывал свои притязания пан Затуляк. — На краю вашей вотчины. Там я буду вам опорой. Можете на меня положиться.
Можно или нельзя, время покажет. Действительно, этот пройдоха ему может пригодиться. При случае отделается от него. Подписал бумагу.
Постоянно помнил о том, что на имущество Богайцов многие точили зубы. Раньше «добрые» соседи-помещики завидовали пану Казимиру. Потом советский пограничный комендант Ильин погрел руки. Богаец уверен в этом. Да, картины, вазы тот не взял. А золото? Не может быть, чтобы не клюнул. Он еще не видел человека, который не испытывал бы алчности при виде антиквариата в особняке Богайцов. Сегодня главная опасность — господин Стронге. Именно с его стороны Богаец постоянно чувствовал над собой пресс. Не удивился, обнаружив слежку. Конечно, «друг» Геллерт установил ее по приказу Стронге. Протестовать? Гестаповец скажет, это не слежка, а охрана одного из лучших офицеров аппарата наместника.