Всеблагое электричество

Корнев Павел Николаевич

Пусть наука целиком и полностью вытеснила религию из жизни общества, но власть предержащие обладали здоровым прагматизмом и свято блюли принцип «кесарю кесарево». Деньги — это кровь империи, все остальное вторично.

Я достал из кармана жестянку с леденцами и закинул в рот первый попавшийся.

Итак, сегодня суббота; сегодня Банкирский дом закрыт, завтра тоже. Воскресенье — официальный выходной.

Досадно.

В этот момент через перекресток со скрипом прокатила крытая повозка. Возница в надвинутой на глаза кепке подогнал ломовозов к цирюльне,

и долговязый иудей поспешил открыть ворота заднего двора. А стоило только телеге скрыться в проезде, столь же торопливо их закрыл.

Очень интересно.

Я озадаченно огляделся по сторонам, затем утопил кнопку наручного хронометра, запуская отсчет времени, и закинул в рот очередной леденец.

Подождем…

Телега выкатила на улицу через двадцать минуту, и тянули ее теперь ломовозы не столь легко, как раньше, а на брусчатке позади оставался явственный пыльный след. Долговязый иудей прикрыл ворота и попытался отпереть входную дверь цирюльни, но ключ никак не желал проворачиваться в замке; ему даже пришлось стянуть плотные брезентовые перчатки и зажать их под мышкой.

Тогда я отправил в рот очередной леденец, сунул жестянку в боковой карман пиджака и зашагал через дорогу.

— Уважаемый! — окрикнул иудея, встав посреди проезжей части.

Долговязый обернулся, окинул меня обеспокоенным взглядом и просипел:

— Закрыто!

— И не надо! Где здесь станция подземки?

— Там, — махнул долговязый цирюльник вдоль улицы левой рукой; правую, синевшую старой татуировкой, он как бы ненароком сунул в карман сюртука.

Я слегка склонил голову и прикоснулся самыми кончиками пальцев к котелку.

— Благодарю, — улыбнулся и зашагал в указанном направлении, не став просить об уточнении маршрута.

Никакой необходимости в этом не было.

3

Роберт Уайт отыскался в «Винте Архимеда»; судя по распущенному шейному платку, одним графинчиком портвейна дело явно не ограничилось, но настроение у инспектора от выпитого нисколько не улучшилось.

Есть такие люди — они прекрасно понимают, что пить не вправе, но пьют и оттого не чувствуют облегчения от алкоголя, а лишь еще больше мрачнеют. Роберт точно был из их числа, поэтому, прежде чем начальник успел открыть рот и прогнать меня взашей, я решительно уселся напротив и без промедления заявил:

— Готовится ограбление банка.

— Я велел тебе проваливать, — пробурчал инспектор, ожидаемо пропуская мои слова мимо ушей.

— Я выполнил ваше распоряжение, — напомнил я, снял темные очки и, сделав над собой определенное усилие, посмотрел собеседнику в глаза. — Инспектор, ограбление банка — это серьезно.

— Да ну? — скептически поморщился Роберт Уайт, но моя уверенность его все же зацепила. Налившиеся свечением глаза потускнели и вновь стали бесцветно-серыми. — Рассказывай! — махнул он рукой.

— Думаю, готовится подкоп под Банкирский дом Витштейна.

— Думаешь? С чего

бы это тебя осенило?

Я в двух словах описал увиденное в иудейском квартале, а когда инспектор впал в глубокую задумчивость, обернулся и подозвал подавальщицу. Время было обеденное, и хозяину теперь помогали несколько шустрых девиц.

— Суббота… — пробормотал Роберт Уайт. — Ортодоксальному иудею нельзя работать в субботу, так? Но ведь он и не работал? Или открыть и закрыть ворота — это уже работа? А если там просто делают ремонт?

— Чтоб иудей привлек рабочих со стороны? — фыркнул я, наполняя стакан из выставленного на стол кувшина с лимонадом. — Да его потом заклюют! Нет, думаю, этот иудей не из общины.

— Опять думаешь, — скривился Уайт.

— Татуировка, — напомнил я. — На правой кисти у него была наколота змея. Или длинная рыба, точно не разобрал.

— И что с того?

— Ортодоксальный иудей никогда не пометит себя татуировкой. «И царапин по умершим не делайте на теле вашем, и наколотой надписи не делайте на себе».

Инспектор уставился на меня с нескрываемым удивлением.

— Ты так хорошо разбираешься в Торе?

— Нет, просто разбираюсь в татуировках.

— Даже если это так, откуда уверенность, что целью является банк?

— А какие варианты? С одной стороны — бакалейная лавка, с другой — мастерская сапожника. Банк — точно напротив.

Роберт Уайт допил портвейн и гаркнул во всю глотку, перекрывая царивший в заведении гомон:

— Джимми!

Рыжий поспешно поднялся из-за углового стола и подошел к нам.

— Да, инспектор? — тягуче произнес он, оправляя мундир. Был констебль в легком подпитии, но на ногах держался уверенно и не шатался.

— Садись! — приказал ему Роберт Уайт и спросил: — Никто не болтал в последнее время о налете на банк?

— Нет, тишина, — мотнул головой констебль после недолгих раздумий.

— А что скажешь о высоком сутулом иудее с татуировкой то ли угря, то ли змеи на правой кисти?

На этот раз Джимми ответил без запинки:

— Ури Кац по прозвищу Вьюн. Получил пять лет каменоломен за взлом кассы, мог уже освободиться.

— Вот как? — удивился инспектор и приказал: — Разузнай о нем, Джимми. И хватит пить, похоже, у нас появились планы на вечер…

Я воспользовался паузой и принялся хлебать томатный суп, соленый и горячий.

На место выехали, когда город уже окутали сумерки, тихие и незаметные, словно вражеские лазутчики. Разъездной экипаж катил по Ньютонстраат, вдоль дороги сияли электрические фонари, но стоило только свернуть с нее, как враз сгустился мрак. Темень кое-как разгонял лишь скудный свет газовых ламп, которые к этому времени уже заканчивали разжигать бредущие с лестницами от столба к столбу фонарщики; потом пропали и они. В темных закоулках старых районов безраздельно царствовала Никта, разве что над дверями питейных заведений моргали одинокие фонари да из щелей рассохшихся ставень изредка пробивались тусклые лучики света.