Всегда начеку
Шрифт:
Перрон уже опустел. Молодая женщина, за руку которой уцепилась маленькая девочка, тихо сказала:
— Пойдем, Ораз...
— Да, да, — спохватился мужчина. — Извини меня, Лида. Нахлынуло.
— Я понимаю, — вздохнула женщина. — Молодость все-таки...
Они вышли на привокзальную площадь. Мужчина посадил жену и детей в такси, назвал шоферу адрес и как-то виновато сказал:
— Лидуш, ты езжай, а я пешком.
— Да, тебе надо побыть одному, — согласилась женщина, и тревожная улыбка тронула ее губы. — Мы ждем тебя, Ораз, не задерживайся слишком долго...
Она хотела добавить «в прошлом», но промолчала. Впрочем,
— Не волнуйся, я скоро вернусь.
Машина рванулась вперед. Ораз посмотрел ей вслед и торопливо прошел через вокзал на перрон. Он стоял на краю платформы, глядел на поблескивающие холодной синевой рельсы, уходившие вдаль, и мысли его бежали за этими рельсами.
2
На этом перроне он стоял апрельским вечером 1926 года. На нем был строгий френч, сбоку маузер, на голове фуражка. Его провожали друзья. В черных милицейских шинелях до пят, увешанные наганами и саблями. Это были настоящие друзья, не раз проверенные в боях и опасных операциях. Бывшие его подчиненные и его же учителя. Начальник уголовного розыска Тимофей Крылов, командир конного резерва Сергей Щербаков, Архип Воробьев. Многим он был обязан им, солдатам-фронтовикам, коммунистам, которых партия направила на один из самых трудных участков борьбы за новую жизнь — в милицию.
— Не обижаешься, Ораз Мамедович? — взглянув ему прямо в глаза, спросил тогда Крылов.
— За что? На кого? — удивился он.
— Да нет, я так, — широко улыбнулся Крылов.
— Раз начал — говори!
— Показалось мне, что ты вроде бы недоволен отъездом. По-человечески понятно, что радоваться тебе особенно нечему. Из Ашхабада в Ташауз переезжать — немного охотников. Да еще вроде бы с понижением по службе, хотя понижать тебя не за что. Наоборот, повышать надо. А тебя — туда. Словом, показалось мне... Ты уж прости, товарищ Тачмамедов. Я ведь рекомендацию в партию тебе давал, как-никак в ответе за тебя... А ежели по-честному, то завидую тебе: там сейчас самый что ни на есть передний край!..
Уже в вагоне, стоя у окна и глядя на бесконечные гряды желтовато-серого песка, бегущие вдоль дороги, Тачмамедов вдруг почувствовал обиду на Крылова. Ведь знает же его не первый год, а подумал такое! «Не обижаешься?...» Обижаюсь, дорогой мой друг Тимофей, на тебя за то, что хотя бы на минуту усомнился во мне!
Слово «карьера» не было в те годы известно Оразу. Он вообще мало знал тогда мудреных слов. Но какой-либо дореволюционный чиновник, ознакомившись с послужным списком Тачмамедова, выразился бы, пожалуй, так: «Этот человек в считанные годы сделал блестящую, головокружительную карьеру».
Действительно, туркменский мальчонка, выросший в дымной, полутемной юрте в ауле Янги-Кала, шел по служебной лестнице с поразительной быстротой. В семнадцать лет он пошел добровольцем
Впрочем, ни его самого, ни окружающих это не удивляло. В революционной буре люди росли не по дням, а по часам. Безусые юноши водили в бой полки и дивизии, тридцатилетние становились наркомами, секретарями крайкомов и председателями губернских исполкомов. Революция была молодой, и молоды были многие, кого она поставила у власти. Поставила, поверив в их талант, природный ум, преданность ленинским идеям. У них не хватало опыта, было маловато знаний, но они твердо знали, куда идти и за что бороться. Они умели мечтать и поднимать людей на борьбу за эту мечту.
Таким был и Ораз. И когда на севере Туркмении, в Ташаузском оазисе, создалось крайне тяжелое положение, выбор пал на него. На его счету были десятки боев с басмачами в Геок-Тепенском и Бахарденском районах, где он командовал отрядами милиции. Под его руководством милиция провела операции по ликвидации уголовных шаек Коробко, Али Акбера, Гусейна Кара и других в Ашхабаде, очистив столицу республики от бандитов и наведя в ней образцовый революционный порядок. Тачмамедов был членом Центральной комиссии по борьбе с басмачеством и лично участвовал во многих схватках в Теджене, Мары, Байрам-Али и других районах республики. Так что на его храбрость и организаторские способности вполне можно было положиться.
Но этих качеств для работы в Ташаузе было недостаточно. Туда требовался не только смелый командир и умелый организатор. Обстановка в Ташаузском округе была очень трудной и напряженной. По соседству с оазисом, в песках Каракумов, притаился Джунаид-хан с тысячами своих сподвижников. К нему стекались со всей Туркмении остатки разбитых банд, и в песках уже собралось довольно значительное войско. До поры до времени он вел себя лояльно по отношению к Советам. Более того, он даже дал согласие переселиться в культурную зону, заняться мирным трудом, если ему выделят участки орошаемой земли и создадут условия. К активным действиям основные силы Джунаид-хана не переходили, но мелкие банды басмаческих курбаши время от времени налетали на аулы.
Однако это была лишь одна сторона дела. Существовала и другая, более сложная. Как это ни парадоксально звучит, на десятом году революции в Ташаузе по-настоящему не было Советской власти. Объяснялось это многими причинами. И отдаленностью округа, отрезанного от железной дороги пятьюстами километров грозной пустыни. И тем, что в пограничные с Ташаузом Хивинское ханство и Бухарский эмират революция пришла лишь в 1920 году, а уж оттуда — в Ташауз. И тем, что в органы власти пролезли ставленники феодально-байской верхушки, и тем, что националисты разжигали у населения шовинистические настроения, старались опорочить все новое, что шло с юга, из революционного Ашхабада. Они использовали вековую рознь туркменских племен, внушали темным, забитым дайханам, что посланцы с юга, относящиеся к племени теке, приезжают в Ташауз с целью поработить вольнолюбивых иомудов.