Всегда только ты
Шрифт:
Я была помехой для весёлого времяпровождения и мест, источником беспокойства и утомления, бременем. Мокрым одеялом. Тем, кто портит настроение. Осликом Иа-Иа.
Пока я не съехала. Моя семья получила возможность снова быть весёлой. А я получила возможность доказать себе, что я могу жить одна, сильная и независимая, в безопасности.
И я доказала себе и не только. И всё же я могу признать, что бывают дни, когда моя жизнь очень сложная. Аутизм — это пожизненная реальность того, что ты никогда не будешь понимать намёки, поспевать, видеть мир таким, каким его видит большинство людей.
И ещё есть ревматоидный артрит, поганое аутоиммунное заболевание, от которого нет лекарства, только контроль симптомов. Чем быстрее ты замедлишь хроническое воспаление, возникающее из-за того, что твоё тело нападает само на себя, тем лучше. Поскольку мне быстро поставили диагноз, медикаменты по большей части уберегли мои суставы от необратимых изменений. Но даже с хорошими лекарствами и лечением случаются вспышки.
Каждый раз, при каждой вспышке, моё левое бедро болит хуже всего — любимый эпицентр для чрезмерного энтузиазма моей иммунной системы. Три года назад у меня развилось столько хронической боли и слабости сустава, что пришлось пользоваться тростью. Моя семья квохтала (кто бы мог подумать, да), что это признак моей хрупкости — что в двадцать три года мне нужна трость.
Но я это приняла. Может, это из-за моего аутичного мозга и его аналитической практичности, у меня не было особых эмоций касаемо трости. Я просто видела её практическое преимущество. Она помогала. С ней я твёрже держалась на ногах. Моя нога не подкашивалась. Я не падала лицом в асфальт. Так что тут плохого, чёрт возьми?
Не вредило и то, что с тростью я чувствовала себя как крутая ведьма из Хогвартса. Знаете, сколько выгоды можно извлечь, владея псевдопалочкой и поразительной памятью на заклинания и проклятия? Много, вот сколько.
Нет, жизнь не всегда простая и свободная от боли, но у меня есть несколько друзей, которые знают и любят настоящую меня, и я нашла утешение и стабильность с Посохом Старца. Я также хожу к психологу, посещаю физиотерапевта, занимаюсь на велотренажёре, практикую йогу, плаваю. Я принимаю лекарства, и большую часть времени с дискомфортом и сложностями вполне можно жить.
Короче говоря, по большей части я наладила свою жизнь. А когда она кажется менее устроенной, когда моя иммунная система и аутистичный мозг устраивают самосаботаж, у меня есть козырная карта: медицинская марихуана, которая дает такую нужную передышку от хронической боли и тревожности.
Всё верно. Иногда, чтобы справиться со своей безумной жизнью, я обкуриваюсь. Иногда мой знакомый Картер в амбулатории, выписывающей медицинскую марихуану, убеждает меня попробовать новый «идеальный сорт», и покурив, я улетаю так далеко, что как будто оказываюсь в стратосфере, и тогда я понимаю, что Фрэнки пора баиньки. Но сначала надо заказать китайскую еду на вынос. Предварительно сунув пиццу в духовку.
Я так голодна. Я только что умяла пиццу и продолжила стремительно жевать мармеладных мишек, дожидаясь свинину мушу, яичные роллы и суп вонтон, и тут звонят в дверь. Больно быстрая доставка, но я не жалуюсь. Медленными шаркающими шагами я подхожу к двери.
Повозившись с засовом, я наконец-то умудряюсь
Так и знала, что последняя затяжка была лишней. Мне уже мерещится всякое.
Мираж Рена Бергмана стоит на моём крыльце, как всегда улыбаясь. Через его руку переброшен блейзер, в руках маленький свёрток, завёрнутый в бумагу. Взъерошенные, частично мокрые волосы. Небесно-голубой джемпер, подчёркивающий его глаза. Поношенные джинсы и старенькие кроссовки Найк. Чёрт возьми, этот мужчина умеет одеваться.
Его взгляд быстро путешествует по моему телу, и помидорно-красный румянец заливает его щёки.
Ах да. Вот и реальность, ударяющая меня по лицу: «Внимание, Фрэнки, на тебе лишь короткие шорты с символом Даров Смерти, едва прикрытые безразмерной толстовкой Кингз».
Я одёргиваю толстовку, жалея, что она не настолько длинная, чтобы доходить до моих неоново-зелёных компрессионных чулок, которые заканчиваются чуть выше коленных чашечек. Я ношу их потому, что они дарят моим суставам приятное, облегчающее боль сжимание.
Мои щёки горят, и этот жар, который интенсивнее любой вспышки боли, с рёвом проносится от пальцев ног до макушки. Один лишь взгляд на Фантомного Рена вызывает ноющее ощущение внизу живота.
Осознавая своё бушующее либидо и менее сексуальные элементы моего наряда (то есть, абсолютно все его элементы), я впадаю в некий кризис. Я возбуждена при виде Рена Бергмана. Снова. Сначала в раздевалке, потом в «Луи», потом сегодня в процедурном кабинете. И теперь тут, у меня на пороге. Я всегда считала его сногсшибательным (ну естественно же), но просто пыталась это игнорировать. А теперь кажется, будто я уже не в силах это делать. Я увидела эту привлекательную сторону его, когда он наехал на Мэтта, и теперь уже не могу это развидеть. Если честно, я даже не могу перестать думать об этом.
Он не реален. Вот на чём мне надо сосредоточиться. У настоящего Рена нет причин находиться здесь, выглядя как ходячий рыжий секс. А значит, хуже не будет, если я позволю себе пялиться на этот плод моего обдолбанного воображения.
Я смотрю на него, с головой падая в эти зимние радужки. Я пялюсь. И пялюсь. И пялюсь.
Но как и все фантазии, это потакание себе должно завершиться. Сделав глубокий вдох, я захлопываю дверь перед миражом. Иначе я могу поддаться воображению, пригласить Вымышленного Рена внутрь, затем фантазировать о том, как буду раздевать его со свирепой потребностью узнать, совпадает цвет «ковра» с «занавесками»2.
А этого я попросту не могу себе позволить.
Я не уверена, как долго была закрыта дверь. Как долго я пыхтела, прислонившись спиной к гладкой поверхности и дожидаясь, пока моё тело остынет от галлюцинаций. Я больше никогда не буду курить эту травку, ибо она явно чем-то приправлена. Картеру из амбулатории придётся ответить.
Но тут голос Рена разбивает любые надежды на то, что это мираж, вызванный наркотиками.
— Фрэнки?
Я вскрикиваю, отпрыгнув от двери так проворно, как я только способна.