Всегда твой
Шрифт:
А я ей в какой-то степени небезразличен, это уже очевидно.
У меня черный пояс, я вешу по меньшей мере на сотню фунтов больше нее и на полторы головы выше ее. Невероятно, чтобы она хоть как-то встала на мою защиту.
И все же она это делает.
С когтями наперевес, с острым языком и все такое.
Мой член и так находится в состоянии постоянного возбуждения рядом с ней, но это ничто по сравнению с тем, что я чувствую сейчас.
Территориальность и защита, мой монстр обнажает зубы и рычит на любого, кто осмелится подойти к ней. Я хочу облизать и обкусать ее с ног
Потребность утащить ее отсюда и пометить пульсирует в моих венах и ушах, делая меня почти глухим к происходящему вокруг обмену мнениями.
— Он станет моим мужем, а значит, теперь он член моей семьи, и мы хотим, чтобы он был здесь. Что еще важнее, никто ни с кем в моей семье не разговаривает так, как вы только что.
Она обхватывает одной рукой мой бицепс чуть выше сгиба локтя, а другой сжимает мою руку.
— Пойдем, Никс. Мы уходим.
Я не сопротивляюсь, пока она провожает нас, только останавливаюсь, чтобы ухмыльнуться через плечо моей ошарашенной матери. Интересно, вспомнит ли она что-нибудь из этого завтра, но это, в общем-то, неважно.
Потому что я никогда этого не забуду.
Сикс не перестает идти, как только мы оказываемся на улице. Она держится за мою руку так, будто от этого зависит ее жизнь, и топает в сторону своего дома.
Я не могу не смотреть на то место, где соединяются наши руки. Это ощущение правильное, как две половинки одного целого или два кусочка пазла, соединившиеся вместе, и я не спешу отпускать ее.
— Ты туда не вернешься, — горячо заявляет она, оживленно шагая в сторону дома. Ее шаги настолько меньше моих, что я легко поспеваю за ее быстрым шагом. — Я уверена, что мои родители будут не против, если ты останешься с нами.
Мы находимся на полпути между нашими владениями, прежде чем я дергаю ее за руку и останавливаю. Она смотрит на мое лицо и бросается ко мне, крепко обнимая.
— Прости, я знаю, что была невероятно груба. Поверь, я никогда так не разговариваю — ну, если только это не заслуженно, а это, несомненно, так и было — я просто… я не могла, я… я разозлилась, когда услышала, как она говорит тебе эти вещи. — Она объясняет.
— Как ты вообще там оказалась?
— Я шла обратно к себе домой, когда поняла, что ты сказал «твои родители, должно быть, ждут тебя к ужину», и я подумала, что это может означать, что твои родители уехали, тем более что они не пришли на нашу вечеринку. Поэтому я вернулась, чтобы узнать, не хочешь ли ты поужинать с нами. — Она делает паузу, ее кожа снова покраснела, когда она вспомнила о том, чему только что была свидетелем. Уверен, для нее это было шокирующим зрелищем, тем более что ее родители поклоняются земле, по которой она ходит. Когда это все, что ты знаешь с детства, оно теряет свой блеск. — Еще раз извини, что вмешиваюсь…
— Не стоит, — вклиниваюсь я. — Это занимает одно из первых мест в списке самых горячих вещей, которые ты когда-либо делала. — Я сокращаю расстояние между нами и снова переплетаю наши пальцы вместе, поднося ее руку к своему рту, где я мягко целую ее костяшки. — Ты даже не представляешь, как сильно
— О, — говорит она, застенчиво краснея, все следы ее прежнего вздорного альтер-эго исчезли.
— Найди способ быстро закончить этот ужин, иначе я не могу гарантировать, что буду держать руки при себе под столом.
— Только не при моих родителях, — предупреждает она.
Я глажу ее по затылку и наклоняю ее лицо к себе, наклоняя голову, чтобы провести любовными укусами по ее челюсти.
— Это меня не остановит.
— Ммм, — неразборчиво бормочет она, пока я продолжаю покусывать и целовать дорожку по ее шее.
Когда я отстраняюсь, ее зрачки полностью раздуваются, и она смотрит на меня с абсолютной покорностью в глазах. В контексте того, чему я только что был свидетелем, ее покорность мне кажется в миллион раз слаще.
— Пойдем, — говорю я, беру ее за руку и тяну за собой.
— Подожди, Феникс, — говорит она, и я приостанавливаюсь, оборачиваясь к ней. — Я не… я… я не знаю, как это спросить. Ты можешь сказать мне, чтобы я отстала, если я перегибаю палку, но… они издевались над тобой? Поэтому ты не хочешь быть без рубашки рядом со мной?
— Нет, надо мной не издевались. — По крайней мере, не физически. — Но я не готов показать тебе это.
Она сжимает мою руку, один раз, сильно.
— Я больше не буду просить, обещаю. — Искренность звучит в ее голосе, и я знаю, что она останется верна своему слову.
ГЛАВА 37
Сикстайн
Мое сердце все еще бешено стучит, когда мы входим в мой дом, что свидетельствует о том, как я была и остаюсь в ярости. Прошло уже десять минут, а мое тело все еще борется за самоконтроль после того, как я стала свидетелем того, как мама Феникса разговаривала с ним.
Она была так непринужденно жестока в своих словах, намереваясь, чтобы они глубоко ранили. Когда я вошла, Феникс стоял ко мне спиной, поэтому я не видела его выражения лица. Но если судить по напряженным мышцам его спины, он был в ярости.
Я имела в виду то, что сказала, — он будет моей семьей, независимо от того, проживем мы жизнь отдельно или нет, и любой, кто не уважает мою семью, для меня мертв.
В прихожей я стряхиваю с себя уличную одежду и поворачиваюсь к Фениксу, который все еще сбрасывает с себя слои одежды.
— Я пойду найду маму. Она, наверное, на кухне, если хочешь, встретимся там, когда ты закончишь?
— Конечно, — говорит он, выпрямляясь и провожая меня горячим взглядом. Он не переставал так смотреть на меня с тех пор, как я вмешалась в разговор с его матерью.
Когда я прихожу на кухню, то застаю маму спиной ко мне, работающую бок о бок с Лорен, нашим шеф-поваром, над приготовлением ужина.
— Мама, — зову я ее, и она оборачивается. Ее глаза загораются при виде меня, как это всегда бывает. — Как похмелье?
— Полностью прошло, спасибо Лорен. Оказывается, мне просто нужны были углеводы, и много. — Она говорит, и мы оба смеемся. — А ты? Я рада видеть, что твоя улыбка вернулась, ma cherie. Что заставило тебя так радоваться?
— Здравствуйте, мадам Телье, — слышу я сзади себя.