Всегда возвращаясь домой
Шрифт:
Даже тогда все примерно представляли себе, что за церемонии совершаются в этом Союзе, потому что людям не раз приходилось видеть, как осуществлявший таинственный обряд принесения в жертву птицы или зверя выходит на улицу с окровавленными руками, ибо мыться ему запрещено: это служит еще одним доказательством священнодействия. И вот я, совершив обряд, вернулась в дом Высокое Крыльцо.
Бабушка как раз накрывала на стол к ужину; стол был покрыт старенькой, сотканной ею собственноручно скатертью из белого полотна,
– Ступай сперва вымой руки, Северная Сова.
Она прекрасно знала, что мне не полагается смывать кровь с рук в течение суток, но это правило она ненавидела, как и все подобные правила Воителей и Ягнят. Она явно испытывала отвращение ко мне, и душа ее страдала от того, что ее внучка занимается подобными вещами. Я это понимала. Мне тоже было противно, я тоже страдала в душе и тоже была исполнена ненависти. Но я ответила ей:
– Я не могу.
– В таком случае ты не сможешь есть за этим столом, – отрезала бабушка. Голос ее, и губы, и руки дрожали. Видеть ее мучения мне было невыносимо.
– Я тебя ненавижу! – крикнула я и, выбежав из дому, бросилась через площадь к мосту. Почему я пошла этим путем в сторону Долины, а не холмов, понятия не имею. Я перешла по мосту на другую сторону Ручья Синшан и увидела на берегу среди жеребят и ослов высокого гнедого коня. Я так и застыла, уставившись на него. И вдруг из-за амбаров вышел отец и поднялся наверх ко мне.
Он оторопело смотрел на меня – зареванную, всю перепачканную кровью чуть ли не до ушей. Я видела, что он меня не узнает. И сказала:
– Я же твоя дочь!
Он подошел ближе и взял мои руки в свои. И тут я зарыдала в голос. Мимо нас по дороге прошли с полей домой несколько человек, и один из них сказал:
– Значит, ты все-таки вернулся, мужчина из дома Высокое Крыльцо! Хороший же день ты для этого выбрал.
Я сдержала рыдания, и мы с отцом пошли вверх по склону холма, вдоль террас виноградников, откуда были видны первый ряд домов Синшана и поля, залитые полуденным солнцем. Лето в тот год было жаркое, засушливое. Лесные пожары пылали за северо-восточными вершинами, и порой было не продохнуть от запаха дыма и гари, и в дымном мареве гряда холмов на северо-востоке казалась серо-голубой ленточкой в серо-голубом небе.
Отец сперва решил, что я поранилась, и пытался выспросить у меня, что случилось. Но я не могла рассказать ему всего, что случилось за это время. И сказала только, что поссорилась с бабушкой.
Он уже немного подзабыл наш язык и с трудом подыскивал слова. Я наблюдала за ним. На лбу у него появились залысины, так что лицо стало как бы еще длиннее, и выглядел он очень усталым, но показался мне еще шире и выше,
– Я пришел, чтобы поговорить с Ивушкой, – сказал он.
Я только головой покачала. Слезы вдруг снова потекли у меня по щекам, и он, увидев это, решил, что Ивушка умерла, и даже слегка застонал.
– Нет-нет, она по-прежнему с нами, в Доме Синей Глины, – поспешила я успокоить его, – но только она больше не Ивушка; она взяла свое первое имя – Зяблик.
– Она что же, замуж вышла? – спросил он.
– Нет, – сказала я, – она никогда не выйдет замуж. И никогда не станет говорить с тобой.
– Я никак не мог прийти раньше, – сказал он. – Ты это понимаешь? Мы вынуждены были отвести армию не на Побережье Амаранта, а далеко на север. – И он рассказал мне, где был, назвал множество таких мест, о которых я даже не слышала, и снова повторил: – Я никак не мог прийти тогда, когда обещал. Я хочу ей все это сказать.
Я снова покачала головой. Но выдавить из себя сумела только одно:
– Она все равно не станет говорить с тобой.
– Да и правда, с какой стати ей говорить со мной теперь? – сказал он безнадежно. – Глупо было вновь возвращаться сюда.
Я почувствовала, что он вот-вот уйдет навсегда, и закричала что было сил:
– Но ведь я же с тобой разговариваю! Я ждала тебя, ждала! Я ждала, когда ты вернешься!
И он отвлекся наконец от своих мыслей и внимательнее посмотрел на меня, потом назвал меня по имени: Северная Сова.
– Я уже не Северная Сова, – возразила я. – Я больше не ребенок. Я вообще никто. У меня даже имени нет. Я дочь Кондора.
– Да, ты моя дочь, – подтвердил он.
И я сказала:
– Я хочу пойти с тобой.
Он сперва не понял, что я имела в виду, потом изумился:
– Но разве мне позволят сделать это? Они же непременно станут тебя удерживать. А я должен уходить не сегодня, так завтра. Они ни за что не отпустят тебя неведомо куда.
– Я уже взрослая, – твердо сказала я, – и сама принимаю решения. Я пойду с тобой.
– Но ты же, наверно, должна спросить людей из своего Дома?
– Им я скажу о своем решении. А спрашивать я должна только тебя одного! Возьмешь меня с собой?
Больше всего на свете мне не хотелось, чтобы он шел к дому Высокое Крыльцо, к моей матери. Я словно старалась собою подменить ее. Тогда я этого еще не понимала, но бессознательно действовала именно так. Отец некоторое время раздумывал, глядя через Долину на далекую Гору Души – вулкан с ровной плоской вершиной. Дымок над ней был слабо окрашен в розовый цвет. Наконец он сказал:
– Мне, наверно, нужно все-таки попросить Ивушку отпустить тебя со мной. А это действительно правда? То, что она не станет говорить со мной?