Всегда возвращаются птицы
Шрифт:
– В цирк бесплатно грех не сходить.
– Поди, шутом гороховым подрабатываешь тама?
– Меня «тама» фокусник пополам распиливает.
– О, да ты покойник со стажем! – засмеялась Ксюша. – Мы уже видали, как ты помер, чего сто раз смотреть? К сочинению готовиться надо.
Он вздохнул с сожалением:
– Что ж, не смею настаивать и спорить с такой девушкой.
– С какой «такой» девушкой? – насторожилась Ксюша.
– Которая запросто коня на скаку остановит, в горящую избу войдет…
Андрей наконец впихнул стол у окна между кроватями и, по-стариковски кряхтя, разогнул спину:
– Вы, Аника-воин,
– По гроб жизни благодарны, – раскланялась Ксюша.
– Да на здоровье. Всегда рад помочь за банку варенья и коробку печенья.
– Ах ты, барыга, на тебе сырок!
– У меня к вам серьезное предложение…
Она захохотала:
– Замуж зовешь?
– Увы, не смогу оправдать ваших пылких надежд, – развел он руки в растерянном жесте, пряча за шутливым тоном смущение. – Я с джазистами хочу вас познакомить. Любопытно, сумеете ли вы петь импровизации.
– Это что?
– Джазовая импровизация – это когда человек имитирует голосом музыкальный инструмент.
– Песня без слов? – Ксюша почему-то тяжело вздохнула. – Давай после экзаменов. Узнаем за нашу судьбу и пойдем – кто в джаз, кто куда…
Андрей поступал в одной группе с Ксюшей, их интересы совпадали, а Иза была ему явно безразлична. Он не искал повода заговорить с ней, смотрел вскользь – так человек смотрит на соседскую кошку, если она случайно попадает в орбиту его взгляда. Иза снова почувствовала себя обманутой, но уже не лукавством, а равнодушием, и не понимала, зачем Андрею было травмировать голову для ненужного знакомства. Она и себя не понимала. Ей-то что до Гусева, не влюбилась же, в самом деле! Но раздражающее положение «третьего лишнего» продолжало обидно саднить. Крутились в уме слова Андрея о ее сходстве с врубелевской царевной. Неточное, между прочим, сравнение, сходства и близко нет… Она подумала так и успокоилась.
Когда Андрей ушел, Ксюша поинтересовалась, расстилая кусок ватмана на столе:
– Чего Гусь про избу-то трекал? Намякивал, что я из деревни?
Про коня не спросила. Должно быть, впрямь могла остановить на скаку…
Ученая врачиха, антифашистка и меломанка Эльфрида Оттовна (Кнолль фамилия) приобщила Ксюшу к классической музыке, а вытравить из воспитанницы местечковый диалект не сумела. Сама, возможно, не очень хорошо изъяснялась по-русски. Мало чему научила и вечерняя школа. Нелегко оказалось крестьянской девушке запрыгнуть с ходу в чуждую ее генной инженерии прослойку, заряженную инерционным аккумулятором городской культуры. Но Ксюша быстро обвыкалась со скоростным временем и специфичным бытом столичной среды. Помогли природная любознательность, цепкая память и усердие, а главное – наследная семейская смекалка, оставившая некогда на бобах целую «ярманку». Этот сборный феномен помог Ксюше сдать сочинение на «четыре». За двое суток она умудрилась выучить наизусть, со всеми знаками препинания, тексты нескольких сочинений из школьной Изиной тетради.
Чтобы не мешать соседкам, Ксюша выносила табурет в коридор и занималась на подоконнике. Просыпаясь ночью, Иза на цыпочках подходила к двери и слышала несмолкаемое бормотанье: «Нигилист Евгений Базаров отрицает все нематериальное (тире) искусство (тут запятая, я бы и сама поставила) дружбу (тоже запятая) любовь и душу (ишь какой!). Он (запятая) например (запятая) говорит Павлу Петровичу (двоеточие) (кавычки
…И вот испытания завершились. В понедельник у стенда со списком зачисленных мелькали счастливые и угрюмые лица.
– Степанцова, Готлиб, Шумейко! – послышался веселый голос Андрея. – Можете убрать кукиши из карманов, вас приняли!
За себя Андрей не волновался: у него была золотая медаль. Ксюша кинулась вперед, удостоверилась, что он сказал правду, и, чуть не плача, выбралась из толпы. Ксюша испытывала одновременно радость и горе, считая себя виноватой перед теми, кому счастье приема не улыбнулось.
– Я бессовестная! – вскричала она в аллее рыдающим шепотом, с размаху плюхнувшись на скамью. – Люди музыкальные школы окончили и провалились, а меня, чурку неотесанную, Вельяминов по блату затолкнул из-за Эльфриды Оттовны!
– А направление из Дома культуры? – напомнила Иза.
– Да то не направление почти! В письме заведующая о семейских песнях написала, про меня всего пять слов в конце. Вельяминов с Эльфридой, конечно, не виноватые… Они мне добра хотели… Не думали, какие хорошие сочинения многие ребята по-честному напишут, а не поступят…
Иза погладила безутешную Ксюшу по плечу:
– Ты лучше всех поешь. И на аккордеоне, Андрей сказал, играешь отлично.
– Позор мне вышел с аккордеоном, – судорожно всхлипнула Ксюша. – Я ж самоучка, в нотах ни бум-бум! Преподаватель спросил: «Играть на чем-нибудь умеете?» – а там аккордеон расчехленный стоял. Я ответила – да, на ём вот. Он книжку с пьесами открыл на пюпитыре… Хотела я признаться, что нот не знаю, и увидала название: «Песня без слов». Ой, думаю, Мендельсон, подвезло мне! Мелодия бравая, пальцам легко вспоминать. Пластинка такая была у Эльфриды, я тую песню часто на своем аккордеоне по памяти подбирала… Преподаватель страницу перевернул, смотрит выжидаючи. Сам, гляжу, красный стал, пыжится чего-то. Я испужалась, а вида не подаю, играю. Он вдруг как захохочет! И остановил. «Вы, – говорит, – Степанцова, неплохо владеете инструментом для любителя. Песня, конечно. Без слов… Но надо было выше названия посмотреть, где буквы маленькие».
– А что там выше?
Ксюша безнадежно махнула ладонью:
– Да автор другой оказался. Сибелиус фамилия. Откель я знала, что у разных композиторов названия пьес бывают одинаковые? – Она шумно набрала носом воздух. – Думала, выгонят меня за вранье. А они – взяли… Видать, шибко большой начальник этот Вельяминов.
Глава 10
Мальчики гуттаперчевый и солнечный
В первую же субботу три законные студентки, свободные до начала занятий, отправились в цирк по добытым Андреем бесплатным билетам.
Иза, против ожидания, не разделила восторгов подружек от представления. Половину полета воздушных гимнастов просидела с закрытыми глазами. Трепет ухающего в бездну сердца почему-то напомнил ей вереницу прошлых несчастий. В тревожном бое барабанов под куполом рождалась щемящая красота, сотворенная из парадокса человеческой хрупкости и силы, а под веками вертелось колесо из ослепительных сполохов и черных птиц. В душное отчаяние привел Изу рисковый блеск, вызывающий у зрителей азарт и выплеск адреналина за счет чужой игры со смертью.