Всего лишь похороны
Шрифт:
— Снег есть не надо, даже если горло пересохло, — произнес я назидательно. — Легко можно простудиться.
Тюлень покорно кивнул. Мы стояли под кронами сосен. Здесь ветра не было и я не стал читать нравоучений, когда мой спутник снял шапку.
— Федор, а Вы верите в НЛО? Тарелки, маленькие зеленые человечки, похищения землян?
— Глупости, — сердито отрезал я.
Разговор на эту тему меня совершенно не устраивал. Хочет Женя мерить потенциалы — пусть меряет, это наука. А уфологические бредни меня не интересовали.
— А Вы не задумывались, как можно иначе объяснить светящиеся
— Я никак это не объясняю. А Вы?
Отдышавшийся Евгений поведал мне целую гипотезу. Он считал, что неведомые существа, имеющие электромагнитную природу, обитают на границах сред. Границ таких довольно много. Воздух-земля, воздух-вода, воздух-лед, воздух-пламя. И соответственно: вода-земля, вода-лед, вода-пламя, пламя-лед, лед-земля. На границах сред, это я знал и без его разъяснений, всегда возникают микроскопические зоны переноса энергии. А где есть перенос, должно быть и рассеяние, и эту энергию, по крайней мере теоретически, можно использовать для существования устойчивых систем.
— Не получится, — возразил я, — обязательно должен быть материальный носитель хотя бы для части функций такого существа.
Тюлень согласился.
— Потому границы газовых и плазменных фаз не подходят. Вода может нести твердые микрочастицы, а твердые фазы полностью состоят из них. Наши предполагаемые существа, я называю их плоскуны, преимущественно используют землю или лед в качестве твердой фазы. Они не обмениваются твердыми частицами с внешней средой, как это делают белковые системы. Плоскуны изменяют энергетические и информационные характеристики молекул, а сами молекулы при этом пространственного положения не меняют.
Мне показалось, я его понял. Мне в голову пришла следующая аналогия: по городской улице ночью ползет луч прожектора. На свету появляются фонарные столбы, стены домов, помойки, люки колодцев, даже люди. И все они на некоторое время приобретают видимость, а затем вновь тают во тьме. Ни дома, ни люди не теряют при этом своих молекул. Их внешние атомы на некоторое время становятся чуть более энергичными — и только. Со стороны же пятно прожекторного луча кажется живым существом, способным передвигаться.
Если учесть, что попавшие в луч люди отворачиваются и закрывают руками глаза, можно сделать вывод, что луч взаимодействует с людьми. Попавшие в луч предметы, в свою очередь, меняют очертания светового пятна. Прямо двухстороннее взаимодействие получается.
Следующий час мы не разговаривали. Окружавший нас лес прямо-таки давил своей тишиной. Женя, по моему настоянию, шел первым, держа посильную скорость. Я выбирал дорогу, хотя, прямо скажем, особого выбора не было. На уходящей в лес лыжне нам встретились всего две развилки. И в обоих случаях выбор оказался достаточно очевиден.
Возле опушки мы
— Почему Александровка? — переспросил Женя, вытаскивая из рюкзака странный прибор, — Да потому что там с давних пор отмечалась активность плоскунов. Я даже хроники девятнадцатого века просматривал. Тогда народ здесь жил кучно, свидетельских показаний — море. Только в те времена все оптические явления не на инопланетян списывали, а на нечистую силу.
— А плоскуны, они что, чистая сила? — спросил я рассматривая прибор в руках у тюленя.
Посмотреть было на что. Ящик размером с сигаретный блок, снизу ручка. По одной длинной стороне располагалось два окуляра, как у бинокля. С противоположной стороны окуляров было не менее десятка — и все разные. Со стеклами, с перфорированной пластмассовой пластиной, закрытые открывающейся и закрывающейся диафрагмой, сплошь закрытые медью, вообще не закрытые… На ручке виднелся рычажок, который Женя передвигал указательным пальцем, глядя в окуляры на расстилающееся перед нами снежное поле.
— Плоскуны, пожалуй, сила чистая. Не по морали своей, а по физике. Они не любят присутствия живых существ, особенно теплокровных. Наши биополя буквально рвут их энергоинформационную матрицу. По плоскуну что слон пройдет, что мышь пробежит — ему равно плохо придется. Большой еще переживет, а малому конец.
Он протянул прибор мне:
— Посмотрите, я уже настроился. Зеленое — это их лежбище.
В окулярах прибора снег выглядел кроваво-красным, стволы деревьев — синими, а возле горизонта зеленел небольшой ромбик.
— Километра два будет, — прикинул я расстояние, — лучше идти не напрямик, а по лесополосе слева. Там ветра нет. А Вы не боитесь, что мы разорвем искомых плоскунов?
Евгений, убирая прибор в рюкзак, помотал головой.
— В этом месте их не потопчешь. Есть на Земле места, где местные электромагнитные поля не сочетаются с биополями млекопитающих. Они их гасят. Не полностью, конечно, но в таких местах мы для плоскунов не опасны. Зато они опасны для нас. Не смертельны, но длительное взаимодействие с их полями в таких местах вредно сказывается на здоровье. Психика реагирует первой: тревога, стремление уйти. Люди там не селятся.
Я хотел было спросить, как же Александровка, но потом сообразил, что до бывшей деревни от лежбища больше километра, а между ними — кладбище и небольшой овражек.
— А НЛО к плоскунам какое отношение имеет? Оно же летает, а плоскуны привязаны к твердой фазе.
Евгений что-то ответил, но я слов не разобрал. Он вновь отстал, хотя я шел по снежной целине первым, прокладывая лыжню. Пришлось подождать его и повторить вопрос.
— Я ответа не знаю, — признался ученый, вытирая потное лицо лыжной шапкой. — Родилась тут у меня одна версия, но все коллеги сочли ее совершенно сумасшедшей. Мне представляется, что плоскуны способны проецировать электромагнитные и акустические образы в объемное пространство. В небо, в глубь воды, в толщу земли. Туда, куда им самим не добраться. Можете считать это поминальным салютом или театральным представлением — как больше нравится. В общем, для появления наблюдаемого эффекта НЛО потребуется скопление изрядного числа плоскунов.