Всего одно злое дело
Шрифт:
– Агентов?
– Ну да. Каких-нибудь мошенников, которые готовы за деньги добыть для них нужную информацию: например, позвонить врачу Анжелины и, притворившись социальным работником, спросить: а не могли бы вы мне сказать, действительно ли Анжелина заражена сифилисом?
– А зачем? – спросил Ажар удивленно.
– Затем, что люди начинают говорить, если думают, что у вас есть право задавать вопросы. Эти мошенники всегда выглядят и звучат более официально, чем официальные лица. Я думала, что их много в распоряжении Доути.
– У него есть помощник. Женщина. Но она искала в авиакомпаниях, таксопарках,
– Эта женщина присутствовала на вашей встрече с Доути? Она сама вам все это рассказала?
– У Доути был ее письменный отчет. Сам я ее не видел. – Ажар скривился. – А это так важно? Ну, чтобы я сам с ней встретился?
Он взял кекс со стола, внимательно осмотрел его и положил обратно.
– Надо было взять вас с собой. Вы бы обо всем подумали. Но… Мне не терпелось узнать. Когда он позвонил мне и сказал, что нам надо срочно встретиться и что он не хочет обсуждать новости по телефону, – Ажар отвел взгляд, и Барбара почти реально ощутила весь тот груз, который давил на него, – я подумал, что он нашел ее. Я подумал, что вот сейчас я войду в офис, и она будет там, и, может быть, даже с Анжелиной. И мы все вместе сможем поговорить и прийти к какому-то соглашению.
Он взглянул на сидящую перед ним Хейверс.
– Конечно, это было глупо с моей стороны, но я уже много лет веду какую-то глупую жизнь.
– Не говорите так. В жизни случается всякое. Мы совершаем поступки, мы принимаем решения – все это ведет к каким-то последствиям. Так уж устроена наша жизнь.
– Да, это правильно. Но моя первая реакция была бездумной и иррациональной. Такой же, как когда я увидел ее, – сказал вдруг Ажар.
– Анжелину? – Сердце Барбары пропустило удар, по телу прокатилась дрожь возбуждения. – Где увидели?
– В том зале, где она сидела. Там были свободные места, но я подошел и спросил, могу ли я сесть рядом с ней, хотя это и было неправильно.
Он замолчал, то ли обдумывая свои слова, то ли оценивая, как они могут повлиять на его отношения с Барбарой.
– Именно тогда и там я решил, что у нас будут отношения. Это было решение, продиктованное только моим эгоизмом. И оно было таким глупым…
Барбара не была уверена, что знает, как должна реагировать на все это. Ее совершенно не касалось, как начиналась связь, позже приведшая к появлению на свет Хадии. Но то, что это ее не касалось и случилось в далеком прошлом, не значило, что она не может анализировать все это и делать выводы. Барбаре просто не нравилось гадать на кофейной гуще. Еще меньше ей нравились ее выводы. И она ненавидела саму себя за то, что и ее гадания, и ее выводы влияли на нее, на Барбару Хейверс. Они невольно заставляли ее стараться понять, что это значило – быть такой женщиной, как Анжелина Упман. Женщиной, на которую такой мужчина, как Ажар, мог посмотреть всего один раз и принять решение – решение, которое могло уничтожить весь его мир.
– Мне очень жаль. Я говорю не о Хадии. Думаю, вы о ней тоже не жалеете.
– Конечно, нет.
– Ну, так и на чем мы стоим? Вы заплатили Доути за его работу, и что теперь?
– Дуэйн сказал, что рано или поздно она где-то проявится. И что для меня было бы неплохо нанести визит родителям Анжелины. Еще он сказал, что она объявится у них рано или поздно, потому что
– А причина эта, по-видимому, вы?
– Доути сказал, что если их ненависть ко мне была обусловлена тем, что я завел с ней интрижку, а затем отказался жениться, то мне надо приехать к ним и сказать, что теперь я готов жениться. Тогда все якобы будет прощено и забыто.
Барбара покачала головой.
– Ну, а это-то он откуда взял? Карты таро нашептали?
– Сестра Анжелины. Как он понял, ее сестра отнюдь не была полностью «изгнана и забыта», хотя совершила точно такой же поступок. Он утверждает, что разница только в том, что сестра все-таки вышла замуж. Из этого Доути заключил, что если я заявлю о своем намерении жениться, то родители расскажут мне все, что знают. Все, что они уже знают или еще узнают об ее исчезновении.
– А почему Доути считает, что они что-то знают? – спросила Барбара.
– Потому что никто не исчезает бесследно. То, что Анжелина не оставила никаких следов, доказывает, что ей кто-то помогал.
– Ее родители?
– Мистер Доути выразился следующим образом: ее родители относятся к категории людей, ничего не имеющих против внебрачных связей, если последние заканчиваются свадьбой. Он сказал, что на этом я и должен сыграть. Сказал, что мне надо учиться манипулировать другими людьми.
Таймулла взглянул на нее с легкой улыбкой, но глаза у него были такие усталые, что Барбаре захотелось обнять и укачать его. Манипулирование другими людьми никогда не было сильной стороной Ажара, даже в ситуации, когда он отчаянно хотел вернуть своего ребенка. Она не очень понимала, как это можно сделать.
– Ну, и каков же ваш план?
– Поехать в Далвич и поговорить с ее родителями.
– Тогда разрешите мне поехать с вами.
Его лицо смягчилось.
– Друг мой Барбара, я надеялся, что вы мне сами это предложите.
Декабрь, 19-е
Далвич-вилидж, Лондон
Барбара Хейверс никогда до этого не была в Далвиче, но когда она только увидела это местечко, то поняла, что это та часть города, которая могла бы ей понравиться. Находившийся далеко к югу от реки, Далвич совсем не походил на городской район. Больше всего он был похож на то, что можно было бы назвать «зеленый пригород», хотя сейчас деревья, растущие вдоль всех улиц, были голыми. Но, глядя на их ветви, было понятно, что летом под ними была глубокая тень, а осенью – целое буйство красок. Они обрамляли широкие тротуары, на которых не было ни соринки и никаких следов жевательной резинки, которая покрывала все тротуары в Центральном Лондоне.
Дома в этой части вселенной тоже были впечатляющими: кирпичными, большими и дорогими. Магазины на центральной улице предлагали прохожему все, что угодно – от женских бутиков до дорогущих заведений «только для джентльменов». Начальные школы располагались в ухоженных зданиях викторианской постройки. А Далвич-парк, Далвич-колледж и Далвич-Холл были ярким примером того окружения, в котором протекала жизнь верхушки среднего класса, которая распивала коктейли и не соглашалась, чтобы отпрыски ее семей получали образование где-нибудь, кроме самых дорогих закрытых школ.