Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 2
Шрифт:
— Я с тобой, Дентон, — ответил я.
— Тогда, чёрт возьми, я тоже! — огрызнулся Тодд. — Я увижу конец этого. Если есть что-нибудь…
Он не закончил, но я почувствовал, как руки ощупывают меня. — Я поведу, — сказал нам Дентон. — Теперь успокойтесь.
Я задавался вопросом, как Дентон смог найти дорогу в этом всеохватывающем покрове быстро сгущающейся черноты. Затем я вспомнил его сверхъестественную память и чувство направления. Никакой домашний голубь не смог бы найти более прямой путь к месту назначения, чем он.
Это была сумасшедшая одиссея через чёрный ад грохочущих
И было холодно, холодно! Ледяной холод распространился в воздухе; я испытывал боль в онемевших ушах и пальцах. Морозный воздух словно ножом резал моё горло и лёгкие, когда я болезненно вдыхал его. Я слышал, как Дентон и Тодд хрипят и издают проклятия, спотыкаясь рядом со мной.
Никогда мне не понять, как Дентон нашёл путь сквозь этот хаотический вихрь.
— Здесь! — крикнул Дентон. — Миссия!
Каким-то образом мы поднялись по ступенькам. Как здание Миссии сумело противостоять измельчающему всё в пыль землетрясению, я не знаю. Скорее всего его спасла странная регулярность подземных толчков — землетрясения были скорее ритмичным, медленным качанием земли, чем обычными резкими свирепыми встрясками.
Откуда-то вблизи доносилось тихое пение, не соответствующее безумию вокруг нас.
«Отец, Сын и Святой Дух».
Францисканцы молились. Но какой толк был в их молитвах, когда колокола в башне издавали свои богохульные призывы? К счастью, мы часто бывали в Миссии, и Дентон знал путь к башне.
Я не буду задерживать повествование на этом невероятном подъёме вверх по лестнице на колокольню, хотя каждый момент нам грозила опасность упасть и разбиться насмерть. Но, наконец, мы добрались до верхнего этажа, где среди черноты колокола пронзительно гремели почти нам в уши. Дентон отпустил мою руку и крикнул что-то, чего я не смог разобрать. В голове была агония боли, и моё тело ныло от холода. Я почувствовал непреодолимый импульс погрузиться в чёрное забвение и покинуть этот адский хаос. Мои глаза стали горячими, горящими, в них возникла острая боль….
На мгновение я подумал, что поднял руки бессознательно, чтобы протереть свои глаза. Затем я почувствовал, как две руки сжались на моём горле, и как злобные пальцы жестоко вдавливаются в мои глазницы. Я взвизгнул от ослепительной агонии.
Дзын-н-нь… дзын-н-нь!
Я отчаянно сражался в темноте, боролся не только с неизвестным противником, но и сопротивлялся безумному, извращённому побуждению позволить ему вырвать мои глаза! Голос в моей голове, казалось, шептал: — Зачем тебе глаза? Тьма лучше — свет приносит боль! Тьма лучше.
Но я сражался, яростно, молча катаясь по шатающемуся полу колокольни, прижимаясь к стенам, отрывая эти шершавые пальцы от своих глаз только для того, чтобы почувствовать, как они снова возвращаются. И по-прежнему этот ужасный настойчивый шёпот в моей голове, который становился всё интенсивней: — Тебе не нужны глаза! Вечная тьма лучше всего…
Я осознал другую мелодию в звоне колоколов. Что это было?
Определённо, подземные толчки стали менее жестокими, и, когда я напрягся, чтобы оторваться от своего тёмного противника, я почувствовал, что мучительные удары убывают, смягчаются, совсем затихают. Резкий звон двух колоколов прекратился.
Мой противник внезапно вздрогнул и застыл. Я откатился в сторону и вскочил в сером тумане, готовый к возобновлению атаки. Но враг не нападал.
Очень медленно, очень постепенно темнота над Сан-Хавьером рассеялась.
Сперва серость превратилась в жемчужный, опаловый рассвет; затем появились желтоватые пальцы солнечного света и, наконец, горячее пламя летнего дня! С колокольни я мог видеть улицу внизу, где мужчины и женщины недоверчиво смотрели на голубое небо. У моих ног лежал язык одного из колоколов.
Дентон качался как пьяный, его побелевшее лицо было забрызгано кровью, а одежда была разорвана и испачкана в пыли. — Оно сделало это, — прошептал он. — Только одна комбинация звуков могла призвать… Тварь. Когда я заглушил один колокол…
Дентон замолчал, уставившись вниз. У наших ног лежал Тодд, его одежда растрепалась, лицо было исцарапано и кровоточило. Пока мы смотрели, он с трудом поднялся на ноги, и чудовищный ужас отразился в его глазах. Невольно я отступил назад, подняв руки для защиты.
* * *
Тодд вздрогнул. — Росс, — прошептал он сквозь бледные губы. — Боже мой, Росс, я… я не мог ничего поделать! Я не мог ничего с этим поделать, говорю тебе! Что-то продолжало говорить мне, чтобы я вырвал твои глаза… и Дентона тоже… а затем вырвать свои собственные! Голос…. в моей голове…
И внезапно я всё понял, вспомнив тот ужасный шёпот, когда бился с бедным Тоддом. Этот болезнетворный ужас — тот, кого «Книга Иода» называла Зушакон, и которого мутсуны знали как Зу-че-куона, — посылал своё злое мощное повеление в наши мозги — приказ ослепить себя. И мы почти повиновались этому ужасному безгласному повелению!
Но теперь всё было в порядке. Впрочем, так ли это?
Я надеялся навсегда запечатать воспоминания об этом ужасном событии в дальнем уголке своей памяти, потому что лучше не погружаться слишком глубоко в такие вещи. И, несмотря на бурю враждебной критики и любопытства, вызванных тем, что на следующий день мы разбили колокола вдребезги с разрешения отца Бернарда из Миссии, я твёрдо решил никогда не раскрывать правду об этом деле.
Надеюсь, что только трое людей — Дентон, Тодд и я — смогут сохранить ключ к этому ужасу, и что он умрёт вместе с нами. Но произошло нечто, что заставило меня нарушить своё молчание и поставить мир перед страшным фактом. Дентон согласен со мной в том, что, возможно, таким образом, мистики и оккультисты, которые разбираются в таких вещах, получат возможность более эффективно использовать свои знания, если то, чего мы боимся, когда-либо произойдёт.