Всем, кому должна - прощаю
Шрифт:
В эти моменты меня словно молния прошивала надвое, а то и натрое. Я едва сдерживал порыв очертить пальцами ее рот, щеки и нежную шею. Я словно воочию видел то, как сливаюсь с ней в страстном поцелуе. Эти мысли сбивали с толка.
Я знал, что истинная пара вампира — единственная, с кем он сможет иметь физическую близость, но даже не предполагал, что злость и ненависть, которую испытывал, узнав, что натворила Самира, уйдет не просто на второй план, а перестанет быть существенной, когда мы не конфликтуем, а просто общаемся и даже шутим.
Пока девушка ела,
Она кривилась, когда я называл её Самирой, но назвать её Надеждой не мог, слишком чуждое для нас имя. Сошлись на Надин. Этот вариант удовлетворил и её, и меня. Я совершил много ошибок с Самирой, и сейчас, с Надин, собирался начать наши отношения с начала.
ГЛАВА 12
Надежда Раевская
Это была во всех смыслах самая удивительная ночь в моей жизни. Удивительная не тем, что меня кормил вампир прямо с рук. А тем, что я смогла полностью расслабиться и ощущала себя комфортно и спокойно. Раньше чувство покоя мне было неведомо. Я постоянно куда-то стремилась, спешила, не давая себе и минутки подумать над тем, чего действительно хочу, о чем мечтаю и как, в конце концов, прекрасна жизнь вокруг.
Только сегодня, рассказывая о Земле, я поняла, что сама толком ничего не видела и почти не знала. Только работа, работа, работа, а жизнь… она прошла мимо меня.
Все прошло мимо меня под эгидой «надо»: надо встать пораньше, чтобы покормить скот, а потом бежать в школу; надо успеть приготовить обед и ужин, пока мать не вернется с работы, а заодно присмотреть за младшими, и только потом, перед сном, сделать уроки; надо бежать на работу, чтобы были деньги на еду и помощь матери, а не мечтать о высшем образовании и пышной свадьбе…
Надо, надо, надо… Год за годом одно и тоже. И ни одного хочу, ни одной исполненной мечты, даже сын — и тот не оценил ничего, что было для него сделано.
Я вспоминала свою жизнь в мельчайших подробностях, но без застарелого, заскорузлого чувства обиды или недовольства. Так все жили, время такое — тысяча и одна отговорка, лишь бы не быть счастливой. Лишь бы отдать свой кусочек счастья кому-то другому, кому-то, кто в первую очередь ценил себя.
И сейчас я широко распахнутыми глазами смотрела на пруд, стоя у окна. Как красива здесь природа, иногда мне даже кажется, что рядом находится море. Воздух здесь особенный, немножко соленый, отдает йодом и водорослями. А может я все придумываю и мне чудится морской воздух, потому что на море я была последний раз в двадцать пять лет, потом отправляла сына в детские лагеря у моря, а сама работала…
Отпуск — непозволительная роскошь, — всегда считала я… А что в итоге? То-то и оно…
Я так и не добилась от Макса однозначного ответа касаемо моей запертой в покоях персоны. Он не сказал ни «да», ни «нет» на просьбу о прогулках. Отмахнулся, увлеченный моими рассказами о Земле и о матушке России. Его взгляд был не просто заинтересованным, нет, мужчина словно был
А я… я не стала спорить и требовать незамедлительных ответов и обещаний, вполне трезво рассудив, что шаг навстречу мы сделали, а этих шагов еще предстоит уйма, если мы хотим конструктивного диалога и какого-то сотрудничества. Какого — пока мне не ясно, я не вижу его в качестве своего мужа, да и замуж, если быть до конца честной, — не стремлюсь. Хватит, побывала уже… и ребенка родила.
Интересно, Эдик хоть немного обо мне переживал?
Я тряхнула головой, прогоняя мысли о сыне. Он — там, я — здесь. А коль бы я очнулась дома, то ничем хорошим все равно бы наша встреча не кончилась. Из сердца вон, так бы и было, после того, что Эдик вытворил. Ох…
Под грудью засосало, тоскливо так, колюче… не проходит боль матери от неблагодарности сына и не пройдет. Даже мысли шальные возникали, а не опоила, не одурманила ли Людочка чем моего сына? Но здравомыслие всегда брало верх, Эдик был эгоистом от пяток и до макушки. Всегда и во всем. Винить Люду в том, что мой сын стал мразью, — глупо. Конечно, в чем-то и она подмогла, но… Это я воспитала сына так, это я недосмотрела, недоглядела, избаловала, помня о том, как мне не хватало материнского тепла и заботы.
Все казалось мне, что не должна допустить той же несправедливости, которой потчевала меня моя матушка, не позволю так пахать, как пахала я изо дня в день, начиная с пятилетнего возраста. Все детства для него хотела, беззаботного, счастливого, доброго… Просто детства, а не ежедневых хлопот да ответственности, от которых кругом голова и желание вырваться из оков хоть на мгновение.
Крыльев я для него хотела, свободы выбора, того, чего у меня отродясь не было и чего я не смогла достичь, понимая, что опереться мне не на кого. Мать мне так развода и не простила. Никого из младших ко мне не допустила, запретила видеться и созваниваться, а однажды и за порог погнала, когда я к ней приехала, и на внука даже не взглянула.
Никто и не вспоминает о «непутевой» городской Надьке, что до ночи ходила за малышней вместо матери. Вместо нее же и выхаживала, когда болели, да кормила всю ораву, обжигаясь у печи и не видя маленьких радостей, которые свойственны подросткам и юности. А позже я посчитала, что должна отказаться и от новой любви ради будущего единственного сына, которому кавалер мой не по нраву пришелся.
Кому нужна была та жертва? И кого она сделала счастливей? Не меня. Да и не сына моего.
Я вздохнула и отошла от окна. С тоской посмотрела на сломанный мольберт и клочки холста. Вот это силища у князя. Словно бумага тонкая, а не плотная ткань. Интересно, мне принесут новые инструменты, или Макс, впечатлившись от моих способностей, запретит мне впредь рисовать? Было бы жаль расставаться с таким развлечением. Я не могу сказать, что раньше любила рисовать, но находила в этом удовольствие, однозначно. А сейчас и вовсе оно стало отдушиной.