Всем стоять на Занзибаре (сборник)

Браннер Джон

– Сугайгунтунг умер, Чад, – внезапно сказал Элайху. – Разве ты об этом не слышал.

– О Господи, нет! – Чад даже подпрыгнул в кресле. – С самого приезда сюда я только и делал, что работал, ни на что больше внимания не обращал. Сами знаете, каково в здешней глубинке, где на все селение один телевизор, и экрана ни за что не увидеть, потому что перед тобой еще пятьсот голов.

– Вся ятакангская программа оптимизации обернулась пропагандистским трюком, – сказал Гидеон. – Сугайгунтунг признал, что не смог бы сделать того, о чем заявило

правительство…

– Да нет, смог бы, – сказал Дональд.

– Что?

– Смог бы. Он сам мне так сказал перед тем, как я его убил.

Кажется, это снова приступ помешательства, которого Норман так боялся. Он постарался говорить как можно более умиротворяюще.

– Да ладно тебе, Дональд! Они сами убили Сугайгунтунга, когда он пытался бежать. Он решил покинуть страну из-за распространяемой о нем лжи.

– Разве ты не знаешь, что говоришь с человеком, который был там, когда он умер? – спросил Дональд.

После недоуменной паузы Норман тупо покачал головой.

– О, я слышал официальную версию, – мрачно продолжал Дональд. – Как и всякая хорошая ложь, она отчасти правдива. Он хотел бежать, потому что не верил, что сумеет оптимизировать людей. Но в конечном итоге осознал, что все же сможет. И никакие ятакангские патрули не пошли на маяк в его скафандре, и никто его не расстрелял, в то время как я спасся. Такова официальная версия, и она сущая ложь. Нет, это я его убил. Ножом. Когда он рассказывал мне, какими способам он смог бы сделать обещанное.

Поймите, меня натаскали убивать. Отвезли в одно место на воде, а там научили всем мыслимым способам, как один человек может лишить жизни другого. Хотите пару-тройку покажу? – Он нетвердо поднялся на ноги. – Я не хочу никого из вас убивать, но нужен доброволец, иначе мне не с чем будет работать, понимаете? Понимаете? Есть высочайшая степень оптимизации людей, и называется она «опустошение», и поскольку это одно из лучших и самых монументальных наших достижений…

На мягких подошвах сзади к нему беззвучно подошел Тони и выстрелил иглой из шприца ему в основание шеи. Потом отточенным движением уронил шприц в боковой карман и подставил руки, чтобы подхватить оседающего на пол Дональда.

– Мне очень жаль, что так вышло, сэр, – сказал он, ни к кому, в сущности, не обращаясь. – Опустошение в военных целях иногда дает чрезмерный эффект. Разумеется, вам не следует принимать всерьез его слова о том, что он хочет продемонстрировать свои умения на людях, это только про явление душевного расстройства, причина которого в том, через что ему пришлось пройти в Ятаканге. Прошу простить меня, но мне лучше вызвать «скорую помощь» и отвезти его назад в отель, пока он не очнулся. Я дал ему очень слабую дозу, ровно столько, чтобы он расслабился и…

С этими словами – остальные оцепенело застыли на своих местах – он понес Дональда к двери. Звук, с которым она закрылась, словно бы вывел их из транса.

Но никто как будто не спешил заговорить, пока Чад не вскочил и не начал расхаживать

по комнате, время от времени бросая злобные взгляды на дверь, за которой скрылся со своей обмякшей ношей Тони.

– Высочайшее достижение! Тьфу! Я слышал про эту грязь, про военное опустошение, и мне кажется, это самое подлое, что может сделать человек с человеком, много хуже, чем чистое убийство!

– Он обмолвился о «другом» Дональде и о том, что имеет право носить его имя, так как «другой» мертв, – сказал Норман. Он попытался подавить дрожь, и ему это не удалось. – Будь милосерден, Аллах. Я и подумать не мог, что такое возможно… А я еще говорил, что предложил бы ему работу в проекте, если бы он захотел…

Он поглядел на Элайху и с ужасом обнаружил, что лицо у посла сделалось вдруг такое же старое, как у Обоми.

– Значит, Сугайгунтунг мертв, – сказал Чад. – И убил его Дональд. Ну, этого только и следовало ожидать, правда? И если верить Дональду, он все же знал, как добиться обещанных улучшений. – Он помолчал. – Я склонен думать, что это правда, а вы? Все мои знакомые, кто разбирается в генетике, в один голос твердят, что если кто-то и смог бы, то только Сугайгунтунг. Господи, вам от этого не худо?

Он внезапно повернулся лицом к остальным и с силой ударил кулаком по ладони.

– Ну, не типично ли это? Мы тренируем человека – обычного, безвредного, склонного к уединению человека! – превращаем его в машину убийства, и он убивает единственного ученого, у которого был шанс спасти нас от нас самих!

– Ну, наверное, если передать вопрос Салманассару… – начал Норман, но Чад, топнув, его оборвал:

– Норман, какой, черт побери, смысл быть человеком, если никто, кроме машины, нас от нас самих не спасет?

Никто не нашелся что сказать. Некоторое время спустя Чад, удрученно понурясь, пошел к двери. Кивнув Гидеону и Элайху, Норман вышел следом. Нагнав Чада в фойе, он приобнял его за плечи.

Уставившись прямо перед собой, Чад сказал:

– Извини, что сорвался. Наверное, лучше быть спасенным машиной, чем не быть спасенным вовсе. И думаю, если ученые могут выводить новые бактерии, то сумеют синтезировать и то вещество, которое делает шинка мирными. Господи, да какое имеет значение, что братскую любовь мы будем получать из баллончика с аэрозолем? Не важно, откуда берется это вещество, оно все равно заразное.

Норман кивнул. Во рту у него пересохло.

– Но так же нельзя! – прошептал Чад. – Такое нельзя делать на фабрике, упаковывать, заворачивать, продавать! Оно не для того, чтобы… чтобы бомбами сбрасывать с самолетов ООН! А ведь так с ним и поступят, знаешь ли. Это неправильно. Оно не продукт, не лекарство, не наркотик. Это и чувства, и мысли, и кровь твоего сердца. Это неправильно!

Внезапно он, топоча по гулким плитам фойе, бросился вперед и распахнул двойные двери на улицу. На лестнице снаружи он вдруг остановился, запрокинул голову и заорал городу, Африке, миру.